Трудармия. Александр Александрович Вегнер

кажется, холоднее, чем, когда заходили. Пар от мокрых тел поднимается. Зуб на зуб не попадает. Челюсти от дрожи сводит. Господи, и обсушиться нечем. Одежду – прямо на мокрое тело. И опять торопят. Не куда-нибудь – на улицу, на мороз и жгучий ветер.

      – Стройся!

      А как строиться? Никогда не строились. Большинство – колхозницы. Из Энгельса и Марксштадта⁹, конечно, немало, но и они на заводах, да в учреждения никогда не строились, а в Сибири тем более – всех тянет в кучу, а не в ряд.

      – Не толпись, не толпись! В ряд становись! Эх, бестолковые бабы!

      Двое военных кое-как построили женщин.

      – Налево!

      Налево – это куда? Одни в одну сторону повернулись, другие в другую…

      – Линкс, Эмма-танте¹⁰.

      – Вот именно! Линкс! Шагом марш!

      Пошли. Хоть трудовая, но всё же армия. Только жалкая армия: солдаты её в пимах, платками повязаны по самые брови, да ещё и носы норовят спрятать; кто в чём: в старых и не очень старых пальто, в ватниках, а кто и в тулупе, правда одна в щегольском пальто. Красивая, стройная, голову высоко держит – та, что про Москву спрашивала…

      Мешочки за плечами: а что там – много ведь не утащишь! Как там в приказе о мобилизации было сказано: явиться в исправной зимней одежде с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и 10-дневным запасом продовольствия.

      Ведут в город. А может и не город вовсе, а большое село. Барак рубленный. Над входом: «Столовая». Один военный встаёт в строй посередине растопыривает руки, другой командует: «Передние, заходи!».

      Остальные остаются, топчутся на морозе.

      Народу много. Вдоль окон в два ряда столы, столы, столы. В углу слева три раздаточных стола. На среднем алюминиевый бак. Над ним пар. Три женщины разливают в алюминиевые миски. Трудармейки подходят, не раздеваясь, затылок в затылок. Раздатчицы наливают почти полную миску. Дальше отдельный стол. С него дают кусочек хлеба – чёрного, как смоль. Суп горячий – радость для намёрзшегося организма, но почти пустой: несколько картошинок на дне, да немногочисленные листочки капусты гоняются друг за другом.

      – Lauder Wasser, lauder Wasser!¹¹ – говорит высокая пожилая женщина.

      Едят долго, приятное тепло растекается по телу, добирается до самых ступней. У кого-то даже испарина на лбу. Хлеб, такой чёрный, но вкусный: сладкий, сладкий. Мало только. Не удержались – достают из мешков сухари от десятидневного-то запаса – что в поезде не съели. Но пора и честь знать – снаружи подруги по несчастью мёрзнут.

      Сдают миски на крайний стол. Тянутся к выходу, навстречу свои – замёрзшие – уже идут вдоль раздаточных столов:

      – Лаудер вассер! Лаудер вассер! – встречает их одна их раздатчиц – она уже выучила новое выражение и ей весело повторять необычные слова.

      Согрелись, но голод остался – только слегка утишили его.

      Тучи между тем разошлись, выглянуло низкое зимнее солнце.

      Дождались своих. Опять команда строиться – в две шеренги.

      – Направо!

      Повернули направо.

      – Шагом марш!

      Пошли

9

Марксштадт – так до 1942 года назывался город Маркс.

10

Тётя (нем.).

11

Одна вода (нем.)