Я сбилась с пути. Гейл Форман

а как же.

      – Когда ты вернешься? – спросила Сабрина.

      – Скоро, Sipara.

      Сестра нахмурилась. Ей не нравилось, когда он называл ее эфиопским именем.

      – Как скоро? – не унималась она.

      – Скоро, – повторил он. – Хотите, чтобы я вам что-нибудь привез?

      – Можно одно из этих белых платьев? – попросила я. Я видела подобные на женщинах в ресторанах и на фотографиях кузин. Красивые, тонкие, белые и с нежной вышивкой. Мне очень хотелось такое.

      – Хабеши? – улыбнулся он. – Обещаю. – Затем посмотрел на Сабрину. – Хочешь, тебе тоже привезу?

      – Нет, спасибо.

      Мы поели, и он поднялся, чтобы отправиться в путь. В его глазах стояли слезы, когда он обнимал меня и пел, но не песни Билли Холидей или Нины Симон, которые мы исполняли вместе, а «Tschay Hailu» – ритмичную колыбельную, которую он пел мне каждый вечер. «Eshururururu, eshururururu, ye binyea enate tolo neyelete dabowen baheya wetetune beguya yezeshelet neye yezeshelet neye».

      – Пой вместе со мной, Freaulai, – попросил он, и я запела.

      Когда песня закончилась, он посмотрел на меня на расстоянии вытянутых рук, по его лицу текли слезы.

      – Обещай, что никогда не перестанешь петь.

      И я, как всегда, сказала «обещаю».

      Он вытер лицо, взял чемодан, футляр и ушел. Я выбежала за ним в коридор.

      – Не забудь про белое платье, – крикнула я.

      Но он исчез.

* * *

      Бабушка умерла через пять недель. Я плакала, но не от грусти, а из-за того, что папа останется на похороны и уладить ее дела. Прошедших недель мне и так хватило с лихвой. Без него семья напоминала стул с тремя ножками.

      – Сколько еще? – спросила я сквозь треск телефонной линии, на тот момент его не было уже два месяца.

      – Осталось недолго, – ответил он.

      – Ты не забудешь про белое платье?

      – Не забуду.

      Я повесила трубку. Сабрина стояла рядом. Она поговорила с ним всего несколько минут, односложно отвечая «да» или «нет». Она как будто совсем по нему не скучала. Хотя с чего ей скучать? Она была маминой дочкой, а мама была рядом.

      Скрестив руки на груди, Сабрина смотрела на меня с тем же выражением лица, с каким указывала на мои недостатки.

      – Ты же знаешь, что он не вернется?

      – В смысле?

      – Он теперь дома. И не захочет возвращаться.

      – Но мы здесь.

      – Мама все равно собиралась его выгнать, – ответила Сабрина. – Думаешь, он вернется только ради тебя?

      – Ты просто злишься.

      Она посмотрела мне в глаза. Ей было четырнадцать, но от одного ее взгляда вздрагивали даже взрослые.

      – Фрейя, он забрал с собой трубу. Зачем ему забирать ее, если он вернется?

      – Наверное, хотел сыграть Аятэ, – предположила я.

      – Он не вернется, – отрезала Сабрина.

      – Нет, вернется! – закричала я на нее. – Ты просто завидуешь, потому что меня он любит больше. Потому что я умею петь. Он вернется!

      Она даже не разозлилась. Лишь с жалостью взглянула на меня. Потому что знала. Сабрина всегда знала.

      – Нет,