Небо принадлежит нам. Люк Оллнатт

у него за спиной. Где-то на полпути я почувствовал прохладный ветерок и увидел наверху пятно бледного рыжеватого света.

      Джека всегда, сколько я его помнил, тянуло забраться повыше. Сначала он с удовольствием карабкался вверх по лестнице или на чердак; потом, когда он стал постарше, мы вместе покоряли высокие здания, возвышенности, скалы – неважно, лишь бы открывался вид сверху.

      Мы часто смотрели на Лондон с вершины Парламентского холма. Джек сидел у меня на плечах, барабаня пятками мне по груди, а я указывал на высотки и объяснял: это телебашня, там – «Огурец», а вон там – Кэнэри-Уорф.

      Джек распечатал фотографии известных небоскребов: Бурдж-Халифы, Тайбэя 101, Шанхайской башни, башен Петронас – и развесил их над кроватью. Он говорил, что заберется на каждый из них.

      На смотровой площадке никого не было. Она была на удивление узкая, огороженная по краю стальной сеткой; стены, кое-как оштукатуренные, местами облупились.

      – Как дела в школе? Что сегодня проходили?

      Джек еще не успел переодеться и был в школьной форме: серых брюках и зеленой рубашке поло с эмблемой начальной школы «Эмберли».

      Он ничего не ответил: больше, чем мои вопросы, его интересовал вид внизу, который он никак не мог рассмотреть из-за высокой сетки.

      – Джек?

      Тогда только, устало вздохнув – словно ему было не пять, а все пятнадцать, – он выдал речитативом:

      – Математика, чтение, письмо, физкультура.

      И взглянул на меня:

      – Пап, а почему он называется Монумент?

      – Помнишь, я рассказывал тебе о страшном пожаре в Лондоне?

      – Который был в стародавние времена?

      – Да. Так вот, Монумент воздвигли в память тех, кто погиб в том пожаре.

      – Зачем?

      – Затем, что есть у людей такая привычка – строить что-нибудь в честь других людей.

      – А почему получился пожар?

      – Ну, сначала что-то загорелось, совсем близко отсюда, и огонь быстро перекинулся на соседние дома, потому что в стародавние времена большинство домов были деревянные.

      – И все потом пришлось строить заново?

      – Да.

      – Круто.

      Джек снова попытался заглянуть за сетчатый забор. «Круто». С тех пор как он пошел в школу, «круто» стало его любимым словечком.

      – Хочешь, я тебя подниму? – предложил я. – Тогда ты увидишь, что внизу.

      – А я разве уже не большой?

      – Большой, но не настолько.

      Я посадил его на плечи, и он тут же заерзал, вертясь туда-сюда и упираясь пятками мне в грудь.

      Я придвинулся ближе к краю, глядя на восток. Внизу все было затянуто серой хмарью, сквозь которую проступало лишь несколько цветных пятен: зеленые – деревья вдоль северного берега реки и одно красное – зажатая между двумя домами заасфальтированная детская площадка.

      – Пап, смотри, вон Тауэрский мост.

      – Ух ты, и правда. Хочешь немного поснимать?

      Джек торжественно кивнул, и я почувствовал, как он дергает на себя ремень сумки и достает из нее фотоаппарат.

      Он начал щелкать