Иррационариум. Толкование нереальности. Далия Трускиновская

он перестал что-либо соображать.

      А двое, между тем, подошли, и кто-то из них, – а может, оба, – глядя в глаза, спросил:

      – Извините, можно вас потеснить?

      Савелий не успел поставить кружку, а близнецов уже вязали подскочившие от соседних столиков люди в штатском. Один небрежно провел перед носом оторопевшего Савелия красной корочкой:

      – Не вмешивайтесь, товарищи.

      Через минуту близнецов затолкали в «жигуленок», скромно стоявший на противоположной стороне улицы, и тот резво взял с места. За ним, выскользнув из проулка, рванули две черные «Волги».

      – Это чего было? – ошалело вопросил Савелий.

      Дмитрий его не расслышал. Он смотрел вслед удаляющейся кавалькаде и, отвечая не на вопрос приятеля, а на что-то своё, произнес:

      – Они.

      – То, что гебисты – я разглядел. Я вообще…

      – Гебисты? Нет, это я о другом… Ну что, раз такие дела – возьмем еще?

      – И водочкой заполируем.

      – Замётано.

      Глава четвертая

      Этой же ночью явился к Дмитрию Геракл, без звонка, заполночь.

      Отдохнуть днем Дмитрию не дали. Около двух он пришел домой и сразу завалился спать. А в полчетвертого позвонили из отделения, вызвали на службу – отдежурить до десяти вечера, за отгул.

      Вернулся около одиннадцати, включил телевизор, лег – и вырубился.

      Гера звонил, наверное, долго, потому что первая его фраза была: «Чего не открываешь?»

      Зашли в комнату. Гера посмотрел на мельтешение «снежинок» пустого телеэкрана, вновь спросил:

      – Чего не открываешь? Спишь, что ли? – и сам выключил телек. – Ну, докладывай, как оно?

      Дмитрий зевнул, почесал живот. Попытался собраться с мыслями, но все как-то плавало в голове, не хотелось стоять на ногах, даже сидеть не хотелось – тем более думать, соображать, о чем это говорит Гера.

      – Чего молчишь? Что, никаких вопросов ко мне нет? – с некой настойчивостью спросил Геракл.

      – Служба достала.

      – А… дочка «первого» и вас достала?

      Дмитрий посмотрел на часы.

      – Понимаю, – перехватил его взгляд Гера.

      – Только сменился. Спать хочу, как черт.

      – Слушай, друг, давай чаю? Крепкого чаю. Да пошевелись, я же к тебе в гости пришел. Поговорить надо. Какой-то ты вялый, чегевара. С чего так, а?

      – А чего мне? – неопределенно спросил Дмитрий, ставя чайник на плиту.

      – Сухой чай жевать пробовал? Помогает. Или крепкой заварки хлебни.

      – Заваривать надо. Я в кружке завариваю.

      Дмитрий присел на единственный в кухне табурет. Гере не было куда присесть, поэтому он оперся на подоконник.

      – Нас тоже на уши поставили с этой Зверевой. Молодежь нынче наглая – мы одного парня, с которым они кататься поехали, нашли быстро. Ох, наглый. Уперся рогом – я с ними, говорит, всего десять минут катался, так что куда потом поехали, не знаю; я, говорит, думал – уже по домам сидят. И все ведь врет, собака.

      – Тебе покрепче заваривать? – спросил Дмитрий.

      И вдруг вспомнил наглого Воху:

      – То