Квадратное время. Павел Дмитриев

за окнами постепенно светало, и я решил вернуться и докемарить на свободном пятачке у двери.

      – Что же вы, товарищ? – опять приподнялся староста. – Не положено так, охрана ругаться будет.

      – Не хочу беспокоить спящих, – попробовал оправдаться я.

      – Так бы и сказали, что страшно с непривычки, – хмыкнул мой первый камерный гид. – Приспособитесь, хотя… – Он задумчиво поскреб пальцами лысину. – Одежонка у вас, товарищ, справная, организм молодой. Есть местечко получше, но рядом с уборной, так что там открыто окно все время, неприятно пахнет и холодно. Зато не так тесно, пойдемте!

      Мы протиснулись вперед до самой стены. И действительно, в углу располагались две койки, занятые спящими, между ними просвет сантиметров в тридцать. На полу – вообще никого.

      – Берите тюфяк и ложитесь здесь. – Староста с трудом подавил зевок. – Хорошее место, не кривитесь, еще благодарить будете.

      И ушел досыпать.

      С трудом и отвращением я пропихнул соломенный матрас и занял свое новое место жительства. От унитаза, к которому стояла вечная очередь, по полу тянулся густой и отвратительный запах. Каждые несколько минут шумел слив воды.

      Меня вновь охватило чувство унизительной безнадежности. На прежнем месте можно с ума сойти от одиночества, и тут не лучше, никуда не деться от людей, ползучей липкой вони, грязи и…

      Черт возьми! Да тут все в клопах!

      Только чудом, а скорее благодаря пройденной школе одиночки я сдержался от крика.

      Заснуть все же не смог.

      Уже примерно через час в камере стало проявляться какое-то шевеление. Некоторые осторожно поднимались и приближались к умывальнику, становясь в очередь.

      – Подъем! Подъем! – донеслось из коридора.

      Поднялся и староста.

      – Товарищи, пожалуйста, поднимайтесь, закуривайте! – теперь уже громко предложил он.

      Все зашумело и зашевелилось: послышались разговоры, смех, легкая перебранка. Мало мне было миазмов туалета – теперь по воздуху поплыли сизые клубы удушливого махорочного дыма. Верхние щиты снимались, их вместе с тюфяками быстро и ловко вытаскивали куда-то в коридор, за решетку. Из-под них поднимались спящие на полу. В один момент в камере образовалась такая непроходимая толкучка, что непонятно было, как все эти люди умещались здесь ночью. Шутка ли, более чем по одному заключенному на квадратный метр!

      – Проще сдохнуть! – Я не удержался от громкого стона.

      – Привыкнешь. Все привыкают, – равнодушно отозвался кто-то из сокамерников. – Такая уж скотина – человек.

      Эти слова оказались правдой.

      Первое время я сходил с ума от грязи и тесноты, которая не давала ни есть, ни спать и вообще не оставляла мне ни минуты покоя. К концу дня чувствовал себя смертельно усталым, разбитым и мечтал о той минуте, когда наконец все утихнет и можно будет отключиться от реальности в коротком забытьи. А ночью, не имея возможности заснуть от духоты, вони, шума уборной, храпа, стонов и сонных криков соседей, с тоской ждал утра,