Квадратное время. Павел Дмитриев

остальное можно смело записывать по статье «Проблемы».

      Особенно доставало отсутствие часов и тишина. Даже не так, а исключительно с заглавной буквы: Тишина! Не каждый день можно было расслышать лязг ключей, еще реже – дикий, быстро заглушаемый крик, и только один раз я явственно разобрал содержание:

      – Товарищи, братцы, на убой ведут.

      Вот и догадывайся: матерого, измазанного кровью с ног до головы бандита тащат, ни в чем особо не повинного студента вроде меня пришибить хотят или просто на психику давят, волю к сопротивлению подрывают.

      И без того в голове не укладывается, как так можно – выдернуть человека натурально с улицы и держать в одиночке день за днем?

      Что тут вообще происходит, черт возьми?

      От дурости типа голодовки или разбивания головы об стены спасла болезнь. Без малого на две недели я свалился с чем-то похожим на тяжелейший грипп, переходящий в хронический кашель, если не сказать хуже. Если бы не принятая против осложнений таблетка антибиотика, оказавшаяся поразительно эффективной, наверное, так бы и сдох, «не приходя в сознание».

      А там настоящее избавление пришло: на допрос повели…

      Все те же лестницы, переходы, решетки, тяжелые двери. У одной из них, на вид вполне обычной, конвойный остановился.

      – Обождите. – Он постучал в дверь и почти сразу, не дожидаясь ответа, втолкнул меня в кабинет.

      Даже смешно – точно такая же камера-одиночка с раковиной и стульчаком, только освещена поярче да вместо койки стоит пара столов и три стула. Думал, хоть портрет Дзержинского на стене будет, но, похоже, тут обходятся без лишней атрибутики.

      «Главный сюрприз» сидел за столом.

      Мне и в голову не могло прийти, что следователем окажется молодая женщина. Причем не мощная тетка, «истинная большевичка», в перетянутой ремнями строгой кожанке и с маузером в руках, а совсем наоборот, маленькая, худая шатенка лет тридцати. В меру симпатичная, с резкими чертами лица и тонкими губами без всякого следа помады.

      Перед ней на столе – кроме телефона и бумаг – начатая пачка папирос «Пушка», чуть поодаль – стакан чая с одиноким ломтиком лимона да тарелка с парой пирожных.

      Спокойно, по-домашнему, прямо как будто заявление пришел писать в деканат. Разумеется, если не обращать внимания на стены да лампу, направленную в лицо по всем канонам жанра.

      – Садитесь, пожалуйста, – сказала следователь задушевным голосом, на ее лице явственно проступили симпатия и участие. Пододвинула ближе ко мне пачку. – Курите, не стесняйтесь. Нам с вами надо много о чем поговорить.

      Не дожидаясь моего ответа, она вытянула папиросу себе, ловко смяла гильзу и жадно прикурила, вежливо выдохнув дым в сторону.

      – Спасибо, не курю, – привычно отказался я, устраиваясь поудобнее.

      – Какой интересный молодой человек, даже табаком не балуется, – чуть кривовато улыбнулась следователь.

      – Спортом пришлось