Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник). Владимир Першанин

окопов, и штабные в бой не рвались.

      Автомат бы сейчас пригодился. Но все уже уехали. Осталась лишь батарея трехдюймовых пушек, которая спешно оборудовала позиции. Командир батареи, молодой лейтенант с готовностью передал Геннадию Захарову четыре «лимонки».

      Боеприпасов для прикрытия имелось в избытке, но торопливо окапывающиеся бойцы выглядели подавленными. Они не понимали, для какой цели оставлены здесь. О прикрытии отступающей дивизии не могло быть и речи. В степи много дорог; враг, встретив сопротивление, просто обойдет батарею. А выбраться из окружения с пушками весом три тонны и лошадьми будет очень сложно. Батарее была уготовлена участь принять бой, нашуметь, показать лишний раз, что дивизия отважно сражается, и бесследно сгинуть. Лейтенант воспринимал приказ со всей ответственностью, но, не удержавшись, спросил особиста:

      – Через сутки мне можно сниматься?

      – Как фамилия?

      – Бызин Саша… то есть лейтенант Бызин.

      – Тебе дали конкретный срок, Бызин Саша?

      – Нет, то есть да. Товарищ помначштаба приказали…

      Он замялся, потому что распоряжение о сроке отхода получил расплывчатые. Стрижак смотрел на лейтенанта сочувствующе. Одинокую батарею размолотят в степи быстро, и уж сутки она точно не продержится. Однако майор не имел полномочий отменять боевые распоряжения и мог лишь посоветовать:

      – Не оставляй технику врагу. Ни в коем случае.

      – Так точно, товарищ майор. Можете на меня надеяться.

      – Сколько же у тебя лошадей?

      – Тридцать штук. По шесть на каждое орудие, ну, и для подвоза боеприпасов.

      – Где ты свой табун спрячешь?

      – Вон за той горкой.

      Майор глянул на плоский холм и вздохнул. Здесь отсутствовали нормальные укрытия, батарею увидят издалека. Лейтенант был ровесником старшего сына особиста, пропавшего без вести полгода назад. Молодому командиру батареи, совестливому и готовому исполнить свой долг до конца, предстояла такая же участь. Он пропадет в этой бескрайней степи, даже свидетелей его гибели не окажется.

      Когда повозка покинула место расположения батареи, Стрижак жалел, что не нашел теплых слов для лейтенанта, но быстро справился с минутной слабостью. Он не привык показывать свои чувства, что за сантименты на войне? Каждый должен исполнять свое дело. Артиллеристы – стрелять по вражеским танкам, штрафники – искупать свою вину в бою, какие еще нужны слова?

      Иван Андреевич Стрижак начал свою карьеру в Туркестане в конце двадцатых годов. Он прибыл в качестве оперуполномоченного на заставу под городом Эсенкули на берегу Каспийского моря. Увиденное поразило.

      В его родной Самаре давно наладилась нормальная жизнь, люди ходили на работу, в гости, гуляли по улицам, пили пиво на набережной и азартно обсуждали футбол. Здесь шла самая настоящая война, о которой не сообщалось. В день приезда Стрижака на заставу привезли двоих водовозов, попавших в засаду. Мертвые пограничники лежали на арбе, разутые, над желтыми опухшими лицами жужжали мухи. Командир заставы увидел