Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник). Владимир Першанин

довольный. Теперь в политотделе знают, как тяжело приходится политрукам. На обратном пути Воронков сосчитал тела убитых немцев, их оказалось четырнадцать, в том числе офицер. Вернувшись, похвалил Елхова за умело проведенный бой. При этом поглядел на отличные швейцарские часы, доставшиеся комбату от мертвого немецкого офицера.

      – Целый взвод уничтожили, – сказал Воронков.

      – Взвод – это сорок солдат, в крайнем случае, тридцать. А здесь всего отделение.

      – Тоже неплохо.

      Старший политрук чувствовал себя обойденным. Черт с ними, трофеями, хотя долговязый штрафник мог отдать ему швейцарский хронометр. Мог, но не захотел. А ведь Воронкову предстоит подписывать представление на снятие судимости и возвращение офицерского звания. А если политрук роты сочтет, что оснований для этого нет? Бывший капитан неплохо сработал, но кровью вину не искупил. Значит, не время ему выделываться и строить из себя командира.

      Тем временем проницательный особист Стрижак поманил пальцем Надыма и весело предложил:

      – Чего прячешься? Выкладывай трофеи. Хотел мне их отдать, да постеснялся, так, что ли?

      – Хотел, – согласился уголовник и с натяжкой усмехнулся. – Желаю внести в фонд обороны.

      С этими словами выгреб из карманов пачку разлохмаченных немецких марок и советских червонцев, массивный золотой перстень и колечко попроще. Деньги особист спрятал в полевую сумку, а перстень с монограммой на печатке внимательно рассмотрел.

      – Ценная штука, можно пулемет купить. Выходит, ты, штрафной боец, пулемет у Красной армии украл?

      Лицо Стрижака, загорелое, с ранними склеротическими жилками у глаз, налилось багровым. Внешнее добродушие уступило место жестокой властности. Он с полминуты раздумывал, как поступить дальше, и никто не посмел прервать молчание. Застыл уголовник Надым, догадываясь, что жизнь висит на волоске, убрал всегдашнюю улыбку Воронков, а командир роты Митрохин отвел глаза. Лишь упоенный победой Елхов, чувствуя себя прежним комбатом, продолжал смело смотреть в глаза Стрижаку.

      Особист в майорской форме (он имел какое-то специальное звание) обрушил свой гнев на Елхова:

      – Сборище мародеров! Вам доверили оружие, а вы занимаетесь грабежом. Присвоили золотые часы, а ваши подчиненные не побрезговали перстнем. К чему мы придем?

      Степан Матвеевич Елхов еще не понял, в какую историю влип. Брезгливо фыркая, снял часы и протянул майору.

      – Заберите.

      – В задницу их себе сунь! Не знаешь, как оформлять сдачу ценных трофеев? Составьте акт, подпишите и переправьте в штаб армии.

      Особист Стрижак был честен в любых мелочах. Занимал должность в штабе армии, и, обладая большой властью, он не использовал ее в своих интересах. Стрижак терпеть не мог зажравшихся в буквальном смысле этого слова штабных офицеров. Вызывали брезгливость сытые полковники, молодые нахальные майоры. Они были похотливы, любили хорошо выпить и пожрать, некоторые повязли в махинациях с закупками вещевого довольствия. И это происходило в трудный для родины