Коммунальная на Социалистической. Марина Стекольникова

ещё слишком мал, чтобы мыслить глобальными категориями, но и он радовался, хотя бы тому, что в гимназии отменяют уроки, а по улицам ходят разномастные толпы, за которыми так забавно наблюдать.

      Жизнь семьи продолжалась. На квартиру никто не посягал, никто не предъявлял мандатов на уплотнение. Дети учились в школе, а Марк Георгиевич и Мария Дмитриевна возобновили приём пациентов.

      – Тот, кто бывал в моей комнате, может быть, видел на полу у окна такое круглое пятно? Такой кусочек потемневшего паркета? Это след от зубоврачебного кресла, мама вела здесь приём, – объяснила Елизавета Марковна.

      Кое-кто из слушателей кивнул, а мужчины и дети непроизвольно поёжились. Одна мысль о бормашине и всех этих малоприятных металлических «штучках» заставляла кого нервничать, кого бояться. А тут, оказывается, прямо под носом был «кошмарный кабинет».

      – Ну, не будем слабонервными, – с улыбкой проговорила Вольская, заметив реакцию окружающих.

      – Как же, как же, – заметил Пичужкин, – некоторые ещё помнят пытку педальной бормашиной.

      – Ну, право, Лев Эдуардович. Теперь же всё по-другому.

      – Я тоже помню, Лёва, – вступил в обсуждение Ростислав, чьё лицо выражало смесь отвращения с ужасом. – «Казни египетские»! Инквизиция на дому! Кошмар.

      – И ничего теперь не лучше! – дуэтом воскликнули близнецы, уже не понаслышке знакомые со стоматологией.

      – А вам-то откуда знать, что такое механическая бормашина? Вас уже электрической лечили, – возразила им мать. – Никогда бы не смогла лечить кому-то зубы. Это же ювелирная работа, кропотливая, требует внимания… Никогда не была усидчивой, – она хихикнула, – всем бы рты второпях перепортила.

      – Какая разница – всё равно противно! – заявил Володя, имея в виду процесс сверления, а не материнские фантазии.

      Вольская откровенно развлекалась, слушая эту дискуссию.

      – Далась вам эта тема! – проявила себя до сих пор молчавшая Раиса. – Елизавета Марковна, а что же дальше?

      – А дальше… А дальше мы закончили университет. Я уже профессионально начала писать стихи, а Серёжа стал переводчиком с немецкого. Шиллер, Гёте…Его больше всего привлекали веймарские классики. Впрочем, в те годы у нас, кажется, ничего другого и не печатали… Жили мы спокойно, верили, что всё идёт, куда следует… Да, с нами по-прежнему жила няня. Никого у неё нигде не было, некуда ей было уходить. Она любила нас, ухаживала, как могла, готовила, хоть и старенькая уже была, как нам тогда казалось. Мы её тоже любили. Она появилась, когда я родилась. Тогда же заделали дверь между кабинетом и жилыми помещениями. Вы знаете, что у нас тут анфилада? Папа с мамой занимали нынешнюю комнату Шуриков, а мы с братом – вашу, товарищи Пичужкины, няня – комнатку при кухне, поближе к детской. В моей нынешней комнате был, как я уже говорила, мамин кабинет, там ещё находилась медицинская библиотека, стояли картотечные шкафчики и всегда запертые шкафы с