Не будите спящую принцессу. Наталья Резанова

ему служили термины «гад» и «злобный старикашка».

      – И в чем его гадство выражалось?

      – А все учит-учит, нудит-нудит…

      – Того не моги, этого не моги, туда нельзя, сюда нельзя!

      – И родителям стучал…

      – Ага, а если камнями кидаешься или бегаешь, он тростью по рукам – раз! По ногам – раз!

      – А вот с этой цифры поподробнее, пожалуйста…

      Как выяснилось, тростью мануфактур-советник учил не всех детей, что попадались на его жизненном пути. Только тех, у кого родители были победнее и не отличались влиянием в киндергартенском обществе. Остальные получали устное взыскание.

      – Это правда, милиса, – пропищал поблизости от моего локтя знакомый голос. Принадлежал он Фикхен. – А еще ухи крутил. Бывало, как придет к господину бургомистру, как попадешься ему, так сразу за ухо – цап! И крутит с вывертом, и шипит: «Будешь вертеться, будешь безобразничать, будешь языком болтать – голову оторву!»

      Я посмотрела на Фикхен. Отстегнула один из кинжалов и протянула мальчишкам – пусть знают, что некоторые взрослые выполняют свои обещания, особенно если это им выгодно.

      – Нате, ребята, поиграйте, только не порежьтесь. – И, пока они баловались с железкой, спросила у Фикхен: – А ты что здесь делаешь? Ты же вроде в церковном хоре не поешь?

      – Не пою. Туда девочек не берут. Меня господин к ректору прислал. Я должна сказать, что господин Вассерсуп сказал, что столичный господин сказал, что похороны можно делать через три дня.

      – Ну-ну. Неужели ван Штанген считает, что расследование можно завершить в столь краткий срок? Или тело жертвы для дальнейшего хода следствия уже не нужно?

      «То-то детишки порадуются…»

      Во дворе появились Суперстаар и госпожа Мюсли. Воззрившись на своих хористов, ректор немедленно забыл о прихожанке.

      – Дети, что это у вас? Какая гадость! Оно же острое! Им же можно поцарапаться! Немедленно верните, откуда взяли! И вообще, перерыв закончен! Репетиция продолжается!

      Покуда ректор загонял детишек обратно, а я привешивала к поясу кинжал, господа Мюсли подошла ко мне.

      – Вы были правы, милиса. Молитва и душеспасительная беседа пошли на пользу… – И вдруг она завизжала, тыча пальцем в Фикхен: – Она! Демон!

      Девочка шарахнулась и спряталась за мою спину, я же, выхватив из пальцев госпожи Мюсли смятый носовой платок, заткнула им вопящий рот (см. полковник Грушин, «Трактат о кляпах», раздел «Мягкие варианты»). Картинка, думается, получилась еще та, похлеще фигуры в новомодном танце, да благодарных зрителей, по счастью, не нашлось.

      – Вы что, сударыня? Это же Фикхен, служанка бургомистра!

      – Но это она, – пробубнила дама сквозь ткань платка. – Я узнала ее. Это она летела к дому Шнауцера.

      – Посмотрите внимательней! Это девочка – из плоти и крови, из мяса и костей. Разве она может летать, подгоняемая ветром?

      – Но она похожа…

      – Разве она просвечивает?

      Фикхен, осознав, что бить и драть за уши ее не будут, или, по