Русский флаг. Александр Михайлович Борщаговский

и откинулся на спинку дивана.

      Пока длилась пауза, Прайс изучал лицо Максутова. Князь! Порода сразу видна: строптив, самоуверен. Ему не придется в семьдесят два года утруждать свои кости далекими походами.

      – Очень пострадал корпус фрегата, – продолжал Изыльметьев, не сразу отведя настороженный взгляд от лица Максутова, – кое-где нужно менять обшивку. Образовались пазы в палубных перекрытиях, – при большой волне вода проникает в трюм. Да и такелаж изрядно потрепан. Приходит в ветхость наша «Аврора». Девятнадцать лет бессменной службы…

      Прайс перехватил торжествующий взгляд Депуанта.

      – Всему свой черед, мой капитан, – произнес Депуант проникновенно. Все уходит из этой юдоли печали… И нет ничего, что устояло бы против разрушительной работы времени в вечной смене приливов и отливов, подъемов и падений. И мы были когда-то молоды, – адмирал поднял руку плавным, театральным движением, – и наша жизнь всходила над синим простором океана, как всходит над миром прекрасная Эос!..

      Обнажив десны в снисходительной улыбке, Прайс смотрел на декламирующего Депуанта.

      – …«Аврора»! Утренняя заря! А мы приблизились к сумрачному рубежу. Ах, капитан, жизнь прожита, но познана ли истина? Мы уходим, завещая потомкам только два слова, в свою очередь оставленные нам древними: «Истина – в вине!» – Депуант налил до краев рюмку Ионы. – Пейте, господа!

      Изыльметьев вернулся к прежней теме:

      – Как ни прискорбно, господа, мы еще с месяц простоим у этих унылых берегов.

      Он повернулся к Александру Максутову, словно желая услышать подтверждение своих слов.

      Лейтенант опять молча кивнул.

      Краска залила лицо Пастухова, сидевшего рядом с ним. Мичман склонился к Максутову.

      – Александр Петрович, ради бога! – прошептал он. – Простите меня, но ваше молчание невыносимо… Это…

      Максутов лизнул языком пересохшие губы и отвернулся от мичмана. Мальчишка! Тоже, лезет с советами.

      Разговор вели французы – Феврие Депуант (изредка апеллируя к авторитету Прайса), тщедушный, туго затянутый в мундир лейтенант Лефебр, лейтенант Бурже, который держал себя настолько кокетливо, что можно было предположить присутствие женщин, спрятанных где-то за переборками каюты.

      Говорили о лингвистических способностях русских, о новых паровых машинах, о Британском музеуме и электро-гальванических перьях, о несовершенстве лоций («Кстати, куда направляется “Аврора”? – спросил мимоходом Депуант. – Не по пути ли нам? О, конечно, если это не тайна…»); о Сибири – «загадке России», об удивительном растении, живущем в любых условиях – и на камне и в деревянной стене каюты («У меня есть такая штука на “Форте”, – сказал Депуант, – я буду рад сделать презент моим новым друзьям!»); о перуанском бальзаме, который, конечно же, должен стать достоянием всего цивилизованного человечества как по приятному аромату, так и по целительным свойствам! К слову, вспомнили и о желтой горячке.

      Что