Русский флаг. Александр Михайлович Борщаговский

моя или… ее вообще не будет».

      Все это мгновенно пронеслось в голове Прайса, и когда он опять встретился взглядом с Изыльметьевым, в острых глазах адмирала нельзя было прочесть ничего, кроме спокойной, непреклонной решимости.

      – Ныне, – сказал он, смакуя слова, – после Синопа, над морским горизонтом взошла звезда России. Россия намерена стать великой морской державой, – это может не нравиться, но считаться с этим необходимо. Особенно тем, кого море кормит!

      – России нет нужды становиться морской державой, – проговорил Александр Максутов сипловатым от волнения голосом, – она издавна является ею.

      – Разве? – Прайс дивился не только дерзкому тону молодого офицера, но и его произношению – произношению юного тори, который во всю свою жизнь не вымолвил ни одного слова не по-английски. – Что же помешало нам заметить такой важный факт?

      – Высокомерие, господин адмирал! – твердо сказал Максутов, вполне овладев собой.

      – Но, будучи высокомерным, я говорю: русские могут гордиться Синопом… Подобной победы давно не знал ваш флот.

      – Англичане и более того могли бы гордиться победой, подобной Синопу.

      Капитан Паркер впервые открыл рот.

      – Отчего же более? – спросил он вызывающе.

      – Оттого, сэр, – запальчиво ответил Максутов, – что Англия почитается владычицей морей, но со времен отважного адмирала Нельсона английский флот не совершил ничего выдающегося.

      Атмосферу разрядил Прайс. Пожимая широкую руку Изыльметьева, он сказал:

      – Можете гордиться: вы воспитали истинных патриотов. Молодость, горячность, патриотизм – какие бесценные качества!

      У трапа, пропуская вперед Максутова, мичман Пастухов незаметно схватил его холодные пальцы.

      – Простите… Здорово вы его!

      – Чепуха! – ответил Максутов, не посмотрев на мичмана.

      Трудно сказать, к чему относилось это восклицание: к спору ли его с Прайсом или к неуместным излияниям мичмана? Но Пастухов обиделся и еще раз густо покраснел.

      III

      Работы на «Авроре» не прекращались и ночью. Команда, измученная переходом вокруг мыса Горн, должна была в несколько дней сделать то, на что при других обстоятельствах ушло бы не меньше месяца.

      Боцман Жильцов метался по палубе и трюмным помещениям с воспаленными от бессонницы глазами. Иногда в укромных местах он пускал в ход кулаки, но сдержанно, с опаской. Трудно приходилось Жильцову. Нужно было лавировать между Изыльметьевым и Тиролем. Помощник капитана относился к старшему боцману с деспотической придирчивостью. Он помнил то время, когда неутомимый Жильцов смело орудовал «кошкой», за малейшую провинность ставил матросов на ванты или привязывал к бушприту. Вынужденный во всем уступать непреклонности Изыльметьева, от боцмана Тироль требовал, казалось, невозможного – неподчинения нравственным правилам капитана. Понимал всю несбыточность этого и тем не менее негодовал на Жильцова, находя,