Разин Степан. Алексей Чапыгин

все? А ведомо тебе, жонка, что оный воровской козак и брат его стали противу Бога?

      – То неведомо мне, боярин!

      – Сядь и сказывай правду. Ведомо ли тебе, что Степан Разя был отаманом в солейном бунте?

      Ириньица, склонив голову, помолчала, почувствовала, как лицо загорелось.

      – Знаю теперь – ведомо!

      – То прошло, боярин!

      – Подвиньсь! – Боярин снова лег, протянул ноги, глядя ей в лицо, заговорил: – Был сатана, жонка, и оный сатана спорил с Богом… А тако: сатану Бог сверзил с небеси в геенну и приковал чепью в огнь вечный. Кто противу государя-царя, помазанника Божия, тот против Бога. Рази, весь их корень воровской, пошли против великого государя, и за то ввергли их, как бог сатану, в огнь… Ты же, прилепясь телом к сатане, мыслишь ли спастись? Да еще дерзновение поймала прийти молиться за сатану? То-то ласковая да масляная, как луковица на сковороде. Ну што ж! Ложись спать, а я ночью подумаю, что почем на торгу… Эй, Ефимко, дьяк!

      На голос боярина вышел из другой половины светлицы русый дьяк.

      – Сведи жонку в горенку, ту, что в перерубе! Завтра ей смотрины наладим… В бане была, да худо парилась…

      – Мне бы к дому, боярин! А я ранехонько бы пришла.

      – Хошь, чтоб по дороге лихие люди под мост сволокли да без головы оставили? Мы тебе голову оставим на месте… По ребенку нутро ноет? Ребенок от Рази?

      – Да, боярин!

      – Дьяк, уведи ее!

      Дьяк сурово сказал:

      – Пойдем-ка, баба!

      Дьяк был в красном, шел впереди, широко шагая, держа свечу перед собой. Ирнньица подумала:

      «Как палач».

      В узкой однооконной горнице стояла кровать, в углу образ – тонкая свеча горела у образа.

      – Спи тут!

      Дьяк поставил свечу на стол и, уходя, у двери оглянулся. Поблескивали на плечах концы русых волос. Глаз не видно. Сказал тихо:

      – Пала на глаза – уйдешь ли жива, не ведаю… Сказывал…

      – О, голубь, все стерплю!

      Дьяк ушел. Ириньица зачем-то схватила свечу, подошла к окну: окно узкое, слюдяное, в каменной нише, на окне узорчатая решетка, окно закрыто снаружи ставнем. В изогнутой слюде отразилось ее лицо – широкое и безобразное, будто изуродованное.

      – Ой, беда! Лихо мое! Васенька, прости… А как тот, Степанушка, жив ли?.. Беда!

      Потушила свечу, стала молиться и к утру заснула, на полу лежа.

      13

      Снилось Ириньице, кто-то поет песню… знакомую, старинную:

      Ей немного спалось,

      Много виделося…

      Милый с горенки во горенку

      Похаживает!

      И тут же слышала – гремят железные засовы, с дверей будто кто снимает замки, царапает ключом, а по ее телу ползают черви. Ириньица их сталкивает руками, а руки липнут, черви не снимаются, ползут по телу, добираются до глаз. Проснулась – лежит на спине. Перед ней стоит со слюдяным фонарем в руках, в черной нараспашку однорядке боярин в высоком рыжем колпаке. Волчьи глаза глядят на нее:

      – А ну, молодка, пойдем на смотрины…

      Ириньица вскочила, поклонилась боярину, отряхнулась,