Разин Степан. Алексей Чапыгин

Киврина, разгораясь, уперлись в лицо боярина. Киврин продолжал:

      – Сумеречный стал пошто, боярин? Или обида какая есте в словах моих – обидеть тебя не мыслю…

      – Говори, боярин, – я думаю только по-иному.

      – Что же думает боярин?

      – Ведь с Дону почетно он к нам прислан, и не рядовым казаком, но есаулом. Справ станице выдали, к государю на очи припустили, и не ведал я до тебя, боярин, пошто станичники медлят, не едут в обрат, а это они своего дожидаются, ищу по Москве.

      – Станишники – люди малые, боярин! Разбойника упустить не можно, не дать же ему вдругоряд зорить Москву, чинить дурно именитым людям!

      – То правда твоя, боярин! У них же своя правда – станицу послало Великое войско донское.

      – Да уж коли неведомо боярину, я скажу, а тако: будучи в Черкасском, сговорил отамана Корнейку Яковлева…

      – Корнилу, боярин.

      – Так и эдак кличут его… Сговорил, что пошлет он в станице заводчика. Что возьмем заводчика, то ему, отаману, ведомо и желанно, да и протчим козакам матерым Разя в укор и поношение живет, и весь его корень тоже. И дивлюсь я много на тебя, Борис Иванович: ты идешь в заступ разбойнику, а он пуще всех тебя зорил в солейном бунте!..

      – То прошло, боярин. Дворецкого старика убили – жаль…

      – Ой, не прошло, Борис Иванович! Разбойник, шарпальник есть, кем был. Бабр весной вылинял, да зубы целы.

      – Пьем, Пафнутий Васильевич! Добрее станешь.

      – А нет, боярин, договоримся, что почем на торгу – тогда…

      – Что почем? Ну, так ведай!

      Лицо Морозова стало красным, гордые глаза метнули по стенам, он подвинулся на скамье, заговорил упрямым голосом:

      – Иман оный заводчик Разя ведь твоими истцами?

      – Что верно, боярин, то истинно! Ладного человека разбойник у меня погубил, и не одного. Силач был татарин, крепок и жиловат, а Разя, окаянный, задавил истца в бою на Москве… Как только удалось ему?

      – Прав, что задавил!

      – Вот дивно, боярин! Разбойники зачнут избивать служилых людей, а бояре клескать в ладони да кричать: го-го-го!

      – Пущай беззаконно не лезут служилые. Дано было знать о том отамане соленного бунта Квашнину Ивану Петровичу, и мы, боярин, с Квашниным судили – как быть? Квашнину я верю – знает он законы, хоть бражник. А судили мы вот: «Ладно ли взять, когда он в станице? Да взять, так можно ждать худчего бунта на Дону!..» Квашнин же указал: «Холопи, что дурно чинили на Москве и сбегли в казаки, не судимы, ежели на Москву казаками вернутся». То самое и с шарпальником: не уловили тогда, теперь ловить – дело беззаконное!.. Ты же, боярин, – прости мое прямое слово – сделал все наспех и беззаконно.

      – Пока мы думали, он бы утек, боярин! Беззакония тоже нет, великому государю-царю я с Дона в листе все обсказал…

      – Грамоту твою, боярин, еще обсудить надобно.