Разин Степан. Алексей Чапыгин

зашевелились, застучали колодки, из рогож высунулась черная голова с окровавленным лицом. Покрывая ветер и звон колокольный, раздался голос:

      – Брат Иван, жив буду – твоя кровь трижды отольется!

      – Стенько, злее пытки знать, что и ты хватан!

      – Очкнулся? – Киврин показал желтые зубы улыбкой. Волчьи глаза метнулись на рогожи: – Жаль, не приспело время, ино двух бы воров тянуть разом!

      – А пошто, боярин, не можно?

      – Вишь, не можно, Иваныч: к Морозову не был, а надо ему довести, что заводчик солейного бунта взят и приведен.

      – Да неужто быть он должон не у нас, у Квашнина?

      – Морозову надобно довести, Иваныч! Ну, заплечный, внуши пытошному правду.

      Снова бой кнутом. Первый кнут брошен. Помощник палача подал новый. Заплечный тяжелой тушей, отодвигая назад массивные локти в крови, топыря широкую спину в желтой кожаной куртке, налег на бревно, всунутое меж ног пытаемого, – трещат кости…

      – Хребет трещит, а все упорствуешь? Сказывай, вор, пособников, заводчиков, супостатов государя!

      Подвешенный кричит из последних сил:

      – Дьявол! Все сказал…

      – Заплечный, должно, с поноровкой твой кнут? Подкинь-ка огню, огонь – дело правильное.

      Помощник палача накидал дров на железный заслон под дыбой. Палач вынул давящее книзу бревно. Густой дым скрыл от глаз дьяков и боярина пытаемого. Пламя загорелось, стало лизать ноги казака. Пытаемый стонал, скрипел зубами шибче и шибче, потом зубы начали стучать, как в сильной лихорадке. Шлепая рукой в иршаной рукавице о стол, Киврин, воззрясь на пытку, шутил:

      – Оттого и мужик преет, что государева шуба ладно греет. Заплечный, кинь в огонь клещи – побелеют, срежь ему тайный уд, да и ребра ломать придетца!

      На огне зашипели брызги крови…

      Палач сказал:

      – У пытошного, боярин, нижним проходом бьет кровь!

      – Ослабь дыбу, мастер! Отдох дай… Изведетца скоро, не все скажет. Ты крепко на бревно лег – порвал черева, ну и то – не на пир его сюды звали. Да вот, дьяки, был ли поп ему дан, когда вели?

      Встал дьяк в синем кафтане:

      – Боярин, когда пытошного ввели во Фролову, поп к ему подходил, да пытошный, Иван Разя, лаял попа, и поп ушел!

      – Ну, не надо попа, без попа обойдется!

      Пытаемый снят с дыбы, лицо черное; шатаясь на обожженных ногах, с трудом открывая глаза, слабым голосом сказал, как слепой поводя и склоняя голову не в ту сторону, где под рогожами лежал Разин второй:

      – Стенько! Брат! У гроба стою, упомни меня…

      – Не забуду, Иван, прости!

      Киврин, сбросив на стол рыжий колпак, крикнул, скаля редкие зубы:

      – И Стеньку честь окажем не мене! Стрельцы, отведите другого рядом – опяльте в кольца.

      Захватив факел, четверо стрельцов отвели Степана Разина в пустое, рядом с пытошной, отделение башни, сбили с рук колодки. Из-под кровавых бровей Разин вскинул глаза на стрельцов:

      – Всем, кто пес боярский, заплачу щедро!

      Стрельцы распяли руки Разину по стене, вдели их в железные