Разин Степан. Алексей Чапыгин

и спорит сам с собой.

      – Сказывала окуню столетнему, взбудишь гостя! Ой, Степанушко, должно, опился старик, и будто его огневица взяла – бредит… без ума стал…

      – Пречистые? Московских!.. Нет, ино сие ложь – в книге, списанной у Кирилла протопопом, вот «Диавол наперед рассеевал свои клеветы, слагая сказы о ложных богах, рождаемых от жен!» – кричал юродивый, не обращая внимания на уговоры Ириньицы. Разин стал спешно одеваться.

      – Куда ты, сокол? Ой, голубь-голубой, спи, покеда сумеречно, – яства налажу, да изопьем чего хмельного…

      – И протопоп – ложь! В Кирилловой книге указано: «Сатана сам вселится в антихристам».

      – Дедко, да перестань же… Ой ты, сокол, светлый мой, дай хоть глянуть еще в твои глаза, дай я все твои шадринки перецелую. Щемит сердце – спать не могу и будто назавсегда отпущаю тебя!

      – Чай, увидимся. Не висни! Скоро надо мне вон из Москвы – душу она мою мятет… – И вышел, а за ним слышался слезливый голос Ириньицы:

      – Ворон столетний, угнал мою радость!

      9

      Избегая тупых закоулков и видя через низкие дома кремлевские башни, Разин слободой пробирался к реке. Размахивая руками, ему навстречу брели по снегу люди; сзади шли двое в длиннополых шубах, длинные бороды в инее. Один расспрашивал, другой хвастливо сообщал.

      – Да нешто и ты бегал халдеем?

      – Прытко бегал, покеда патриарх не спретил. А и много-таки я пожег плауном56 бород человечьих, зато не один раз о крещеньи во льдах плавал57.

      – Не озорко? Лихоманки не хватил?

      Слова стали непонятны – люди отстали или свернули куда. Сзади, стараясь обойти Разина, меся ногами снег, скользя и вывертывая сапогами, чтоб легче идти, шли трое, один на ходу кричал:

      – Добры есть новгородски ременники, да мому заплечному не угодят – ни в жисть!

      – А што?

      – Вот! «Это-де не кнут, ежели я его в руке не восчувствую», да взял, робяты, приплел к кисти-то свинцу плашки…

      – Ой, дьявол!

      – И нынче, кто его поноровки не купит, – смерть!

      – Ой ты?!

      – Ей-бо! Дьяк удары чтет – рот отворит за словом, а он р-р-а-аз! – и битой закатился – язык висит.

      – Ой, пес!

      – Жонок – так тех с полудара. Ну, те знают, шепчут: «Потом-де у бани свидимся!» И ништо – мазнет гладко, кровь прыснет, а мясо цело…

      Разин еще долго слышал выкрики:

      – О!

      – Н-ну?

      – Вот дьявол!

      На одном из перекрестков по колено в снегу стояли нищие богаделенские божедомы – старики, женщины в заплатанных кафтанах, в душегреях истрепанных, с чужого плеча. Они пели:

      «От нашествия поганых чуждых языцей – помилуй! От полона погаными мудрых и сильных князей, бояр, воевод, купцов помилуй, господи!»

      В синей однорядке, в меховой шапке пышнобородый купец в расшитых узорами валенках стоял перед воспевающими, хватал иршаными58 рукавицами из корзины у мальчишки-подростка хлебы, раздавал

56

Плаун – растение, пыльцу которого во время святочных шуток распыляли в воздухе и зажигали.

57

На Святках рядились и изображали спешное действом. За это изображающие слуг Навуходоносора, вавилонского царя, должны были о крещенье купаться.

58

Замшевыми.