Разин Степан. Алексей Чапыгин

ушиб голову, ища ногой ступени, слышал какую-то укачивающую песню:

      Тук, тук, дятел!

      Сам пестренек,

      Нос востренек,

      В доску колотит,

      Ржи не молотит.

      Как и два года назад, он натыкался в темноте широких сеней подземной избы на сундуки и укладки.

      В голове мелькнуло:

      «Будто слепой! Шел городом на память… Здесь иду на голос».

      От сильной руки дверь раскрылась. Пахнуло теплом, кислым молоком и одеждой…

      – Мати родимая, голубь! Радость ты наша светлая! Да, дедко, глянь скоро – сокол, Степанушко!

      Ириньица в желтом летнике сорвалась с места, зацепив люльку. В люльке поднялся на ноги темноволосый мальчик:

      – Ма-а-а-ма-а…

      Старик медленно отстранился от книги, задул прикрепленные на лавке восковые свечи и, почему-то встав, запахнул расстегнутый ворот пестрядинной рубахи:

      – Думали с тобой, Ириха, еще вчера: век его не видать!.. Поздорову ли ехал, гостюшко?

      – Здорово, дед! Ириньица, как ты?

      – Ведь диамант в серебре! Ночь ныне, а стала днем вешним!

      Ириньица, целуясь и плача, повисла у гостя на шее.

      – Не висни, жонка! Оженился я – примай или злись, как хоть!

      – Ой ты, сокол, голубь-голубой, всем своя дорога, – нет, не злюсь, а радуюсь.

      Гость бросил на лавку шубу, отстегнул на кафтане ремень с саблей и плетью, – на пол стукнул пистолет, он толкнул его ногой под лавку.

      – Ой, давно не пивала я, а напьюсь же сегодня ради сокола залетного – прости-ко ты, горе-гореваньицо…

      Женщина заметалась, прибирая горенку. На ходу одевалась:

      – Умыться-то надо?

      – Ништо, – хорошо немытому. Доспею к тому…

      – Ну, я за вином-медом, а ты, дедко, назри сынка. Ведь твой он – сынок, Степанушко, пошто не подойдешь к нему? Красота в ем, утеха моя несказанная…

      – В сем мире многомятежном и неистовом всякая радость, красота тускнеет… – Юродивый, говоря, подошел к люльке. Женщина исчезла.

      Старик мягко и тихо уложил мальчика в люльку, поправил под головой у него подушку:

      – Спи, рожоное от любви человеков… Спи, тешеное, покудова те, что тешат тебя, живы, а придет пора – и потекут черви из ноздрей в землю от тех, что байкали…

      – Пошто, дедко? Живы мы – будем веселиться!

      – Оно так, гостюшко! Жгуче подобает живому жегчи плоть.

      Ребенок уснул. Юродивый отошел, сел на лавку. Гость не садился. Стараясь меньше стучать тяжелыми сапогами, ходил по горнице, ткнул рукой в раскрытую книгу на лавке, спросил насмешливо:

      – Эй, мудреный! Нашел ли Бога в ней, – что скажешь о сатане?

      Юродивый ответил спокойно и вдумчиво:

      – Сижу в книгочеях много. Тот, кто Бога ищет, не найдет… Верить – не искать. Я же не верую…

      – Так, так, значит…

      – И ведомо тебе – на Москве я сочтен безумным… А мог бы с патриархом спорить, да почету не иму… И не можно спорить о вере, ибо патриарх тому, кто ведает книжну мудрость, велит заплавлять гортань свинцом и тюрьмы воздвигл… Я же, как в могиле, ту… и оброс бы шерстью в худых рубах, да Ириха