Разин Степан. Алексей Чапыгин

Ой, и большой же младень на свет лезет!

      Фигура присела на пол и распалась надвое.

      Два рослых парня выползли из-под оболочки, свернули огромный балахон, приставили в угол дубину и оба сели за стол с питухами:

      – А ну, крещеные, поштвуйте роженицу водкой – вишь, какого родил! Женить сразу можно!..

      – Пейте, родущие! Потешили…

      – Очередь за медведем!

      – Потешай, Михайла!

      Покрикивая, чтоб зверь плясал, медвежатник бил в бубен, но медведь только рычал и переминался на месте. Изо рта у него текла густая кровяная слюна.

      – Нече делать! – мужик протягивал бубен к пьющим. – Денежку, хрещеные, на пропитание твари…

      – Пошто не кормишь?

      – На голодном не пашут!

      – Оно правда! Голодна тварь, а негде кормиться: по патриаршу указу нас с ней на торг не пущают…

      Питух у стойки, выпив водку, загляделся на потешных, скупо ломал, ел калач. Медведь повернулся к нему, мелькнул лапой, вырвал калач и быстро проглотил. Мужик, махая шапкой, подошел к вожаку:

      – Вожь, плати за калач, зверь – твой.

      – А чаво?

      – Ту – чаво? Зверь у меня калач сглотнул!

      – У него, вишь, милай, утроба велика и пуста.

      – Плати, сказываю!

      – Пущай, милай, то ему милостынька – он потешит!

      – Плати или – к приставу!

      Казак стукнул о стол железным кувшином:

      – Целовальник, – вязку калачей!

      – Деньги дай!

      Казак кинул серебряную монету. Из вязки поданных калачей надломил один, сунул мужику:

      – Бери, и с глаз прочь!

      – Уйду!

      Казак кидал медведю калачи, зверь ловил ртом, глотал не жуя…

      – Ну же, Михайла! Кажи, как мужик воеводе кланяется!

      Вожак стукнул бубном о голову. Медведь лег на брюхо, пополз по полу, пряча морду между лап, скуля и воя.

      – А ну, Михайла, кажи люду честному, как из мужика на боярина вотчинного выколачивают посулы судейски да подать, заедино и посошные деньги!

      Медведь присел на задние лапы, вцепившись передней лапой в пол, правой начал бить и царапать, так что от половиц полетели дранки, он рычал, кряхтел и скалил зубы.

      – Эй, нечистики! Прогоню да на съезжую сдам за такое… И то за вас, того гляди, в ответ станешь. Заказано на кружечной с медведем! – крикнул целовальник.

      Вожак унял медведя. Питухи поили водкой и мужика и медведя.

      Казак, выпив мед, запил водкой. В голове зашумело, буйное поднялось со дна души. Рука потянулась к сабле – брала досада почему-то на целовальника, – но он сдержался, встал и, раньше чем уйти, повел плечом, двинул шапку на голове, крикнул:

      – Гей, народ московский! Ино коза, колодки и кнут обмяли твою душу… С молитвами, надобными не Богу, а попам, волокешь свое горе в гору! А горше то, что кто за тебя пошел, того сам же куешь в кайдалы, и нет тебе родни ближе бояр да приказных. Дивлюсь я много и, ведай, – жду: когда же придет время тому, как скинешь с плеч боярскую тяготу?!

      – Вот она правда! То воистину казак! –