Разин Степан. Алексей Чапыгин

потатчики… А где продтить нельзя, там лихой человек пустым двором пролезет, сказывали люди… Сыщи-ка скоро такого козака… Нет, Ильинишна, королевна, не спеши, потерпи с эстим свиданьем…

      Боярыня топнула ногой:

      – Хочу видеть скоро! Хочу! – Она прилаживала кику, взятую с лавки, на голову, бросила кику о пол. – Чуешь меня, мамка!

      – Чую, королевна заморская! Чую, Ильинишна… Смысленого кого налажу за тем змием в ход. Господи прости, вот напасть-то навела себе на голову, а страх на душу старую!.. Ой, мне беда неминучая! Иду, боярыня.

      Стуча по полу клюкой, старуха спешно ушла.

      2

      Беззвучно пригнетая к полу ноги в сафьянных сапогах без подковок, вышел из дальних горниц Юрий Долгорукий. В столовой горнице с синими без цветов стенами между окон, у горок с серебром, стояли два молодых подручных дворецкого в белых парчовых терликах. У стола застыл неподвижно сам дворецкий – седой, почтенных лет. На столе много трехсвечных шандалов. Стол голубеет скатертью из камки, концы скатерти шиты серебряными травами с золотыми копытами. Воевода, перекрестясь, сел к столу, ястребиные глаза скользнули по золоченым братинам и кушаньям на серебряных блюдах. Он, видимо, нашел все в порядке; одно лишь молча показал рукой в перстнях на огонь свечей. Дворецкий бойко отыскал в кармане доломана съемцы, торопливо снял нагар.

      – Сказать холопям, что у дверей: боярина Киврина пустить – иных никого!

      – Указано, князь.

      – Чтоб проводили боярина сюда!

      – То им ведомо, князь.

      – А столбов тех пошто наставил? – Воевода повел рукой в сторону слуг у серебра.

      – По чину, боярин-князь!

      – Сегодня без чина.

      – Подьте вон! – махнул молчаливым слугам дворецкий.

      – И ты, Егорка, за ними; позову – жди!

      Дворецкий поклонился, касаясь пальцами пола, ушел.

      Застучал посох, и, сгибаясь в низкой двери, гость сверкнул лысиной.

      «На то дверь низка, чтобы хозяину кланяться…» – подумал Долгорукий.

      Шумя парчовым широким кафтаном, в горницу пролез Пафнутий Киврин, выпрямился, опираясь левой рукой на посох, правой перекрестился на киот с образами в углу, сказал негромко:

      – Челом бью! Здоров ли, князь и воевода?

      – Спасибо. У меня без мест – садись, боярин Пафнутий Васильич: гостю рад.

      – За экую благодать пошто не сести? Сяду, князь Юрий…

      Желтая рука Киврина простерлась в сторону яств.

      – Ну, уж коли то благодать, надо почать с нее – вот фряжское, боярин.

      – Ой, князь Юрий Олексиевич, чем почсствусшь, того съедим и изопьем.

      – Чествую всем, во что, боярин, твои глаза глядят и куда рука забредет. За моим столом не будь гостем, будь хозяином. Служить некому, холопей услал я: лишнее ухо нашим сказкам не должно внимать…

      – Ой, и разум у князя Юрия, вот уж люблю таких! Такими, как ты, князь Юрий, жива наша мать-Русия…

      – Пей еще, боярин Пафнутий!