Разин Степан. Алексей Чапыгин

кто мне люб, отаманы-молодцы!

      Гости шумели, кричали бандуриста. Кто-то колотил тяжелым кулаком в стол и пел плясовую:

      Ой, кумушка, ой, голубушка.

      Свари мине чебака,

      Та щоб юшка была-а…

      Иные, облокотясь тяжелыми локтями на стол, курили. Хозяин кричал дежурных по дому казаков, приказывал:

      – Браги, водки и меду, хлопцы!

      – Ото батько! Живой не приберешь ноги…

      Московский гость обратился тихо и ласково к Тимофею Разе:

      – То, старичок-козаче, правду ты молвил про Москву: много обиды от Москвы на душе старых Козаков… Много крови пролили они с турчином в оно время, и все без проку, – пошто было Азов отдавать, когда козаки город взяли, отстояли славу свою на веки веков?

      – То правда, боярин!

      – А я о чем же говорю? И мир тот, по которому Азов отошел к турчину, все едино был рушен, вновь басурману занадобилось чинить помешку, ныне-таки есть указанье – повременить…

      – Да вот и чиним, а в море ходу нет!..

      – Азов – город, надобный белому царю. За обиды, за старые раны и тяготы, ныне забытые, выпьем-ка винца, – я от души чествую и зову тебя на мир с царем!

      – С царем по гроб не мирюсь! Пью же с тобой, боярин, за разумную речь.

      – Пей во здравие, в сладость душе…

      Боярин налил из кувшина чару душистого вина. Старый казак разом проглотил ее и крикнул:

      – За здравие твое, боярин-гость! Э-эх, вино по жилам идет, и сладость в меру… Налей еще!

      – И еще доброму козаку можно.

      Желтая, как старый пергамент, рука потянулась к кувшину, но в боярина уперлись острые глаза. В воздухе сверкнуло серебро; облив вином ближних казаков, кувшин ударился в стену, покатился по полу. Вывернулся татарчонок, схватил кувшин и исчез. Гости шутили:

      – Лей вино-о!

      – В крови да вине казак век живет!

      Степан схватил старика за плечо:

      – Отец, пасись Москвы, от нее не пей.

      – Стенько, нешто ты с глузда свихнулся? Ой, вино-то какое доброе!..

      Боярин неторопливо перевел на молодого Разина волчьи глаза, беззвучно засмеялся, показывая редкие желтые зубы:

      – Ты, молотчий, по Москве шарпал, зато опозднился – мы с отцом твоим ныне за мир выпили…

      – Ты пил, отец?..

      – И еще бы выпил! Я, Стснько, ныне спать… спать… И доброе ж вино… ну, спать!

      Сын помог отцу выбраться нз-за стола. Лежа на крепком плече сына, старый Разя, едва двигая одеревеневшими ногами, ушел из атаманского дома. На крыльце старика подхватил младший сын, а Степан вернулся к гостям. Гости шумно разговаривали. Степан Разин прошел в другую половину атаманского дома. Когда его плотная фигура пролезла за ковер, боярин вскинул опущенные глаза и тихо спросил атамана:

      – Познал ли, Корнеюшко, козака того, что Москву вздыбил?

      От вина лицо атамана бледно, только концы ушей налились кровью. Особенно резко в красном ухе белела серебряная серьга. Помолчав и обведя глазами гостей, атаман ответил:

      – Не