Разин Степан. Алексей Чапыгин

Сумрачно в горнице. Сидит в углу старик, дрожат губы, спрятанные в жидкой бороде, водит черным пальцем по рукописным строкам книги. На божнице у спасова лика черного, в белом серебряном венце, горят три восковые свечи. Спит атаман молодой, широко раскинув богатырские руки, иногда свистит и бредит. К его лицу склонилась женщина; кика ее, мутно светя жемчугами и дорогими каменьями, лежит на полу у кровати.

      Женщина упорно глядит, иногда проводит рукой по глазам. Вот придвинулась, присосалась к щеке спящего, он тревожно пошевелил головой, не открывая глаз; она быстро сунулась растрепанными волосами в подушки. Дрожит рубаха на ее спине, колыхаются тихие всхлипыванья.

      Переворачивая тяжелый лист книги, горбун чуть слышно сказал:

      – Ириньица, не полоши себя, перестань зреть лик: очи упустят зримое – сердце упомнит…

      Она шепотом заговорила:

      – И так-то я, дедко, тоскую, что мед хмелен, а хмель не берет меня…

      Горбун, перевернув, разгладил лист книги.

      Войсковая старшина и гулебщики

      1

      Батько атаман на крыльце. Распахнут кунтуш. Смуглая рука лежит на красной широкой запояске. Из-под запояски поблескивает ручкой серебряный турский пистоль. Лицо атамана в шрамах, густые усы опущены, под бараньей шапкой не видно глаз, а когда атаман поводит головой, то в правом ухе блестит серебряная серьга с изумрудом.

      – Ге, ге, казаки! Кто из вас силу возьмет, тому чара водки, другая меду.

      – Ого, батько!

      Недалеко от широкого крыльца атамана, ухватясь за кушаки, борются два казака. Под ногами дюжих парней подымается пыль; пыль – как дым при луне. Сабли казаков брошены, втоптаны в песок, лишь медные ручки сабель тускло сверкают, когда борцы их топчут ногами. Лица казаков вздулись от натуги, трещат кости, далеко кругом пахнет потом.

      Иные из казаков обступили борцов; лица при луне бледные, бородатые, усатые и молодые, чмокают, ухают и разбойно посвистывают:

      – У, щоб тоби свыня зъила!

      – Панько, держись!

      – Лух, не бувай глух!

      На синем небе – серая туча в темных складках облаков; из-за тучи, словно алам на княжьем корзне23, – луна… За белыми хатами-пристройками атаманова двора мутно-серый в лунном отсвете высокий плетень.

      От рослых фигур бродят, мотаются по земле черные тени, кривляются, но борцы, подкинув друг друга, крепко стоят на ногах.

      По двору к крыльцу атамана идут три казака – старый, седой, и два его сына. Обступившие борцов казаки кричат:

      – Бувай здрав, дид Тимоша-а!

      – Эге, здрав ли, дидо?

      – Хожу, детки! Здрав…

      – Живи сто лет!

      – Эге, боротьба у вас?

      – Да вот Панько с Духом немало ходят.

      – Стенько! Покидай их… – старик оборачивается к сыну.

      – Степана твоего знаем, не боремся!

      – Эге, трусите, хлопцы!

      Атаман встретил гостей:

      – Бувай здрав, казаче-родня! И хрестник тут? Без отписки круга

23

Алам – серебряная бляха; корзно – плащ.