Из жизни полковника Дубровина. Николай Шахмагонов

кустам била танковая пушка.

      Из бронемашины было видно, как вдоль берега, укрываясь между ракитами, отступали к лесу пограничники. За ними вдогонку пустился второй танк. Взрыв. И танк закрутился на месте. Ручная граната порвала ему гусеницу.

      Пограничники отошли в лес. Оттуда открыли огонь из пулемета. Автоматчики опять залегли.

      Командирский танк перенес пушечный огонь на опушку леса.

      Пулемет замолчал. Командирский танк зацепил второй танк на буксир, и вся группа двинулась вперед.

      Мы провожали передовые отряды танковой дивизии прорыва несколько километров. Вся ударная сила армейской танковой группы пришлась по мирным деревням и селам. Горели сосновые леса. Из Бреста доносилась артиллерийская канонада. Крепость сопротивлялась. Но генерал и не предполагал атаковать ее танками, он ожидал подхода тяжелых гаубиц и мортир, а также пехотных частей.

      В седьмом часу вечера мы вернулись на командный пункт. В штабе царило оживление, если не сказать, ликование. К генералу рвались с донесениями.

      Я не понимал, что происходит. Я мог предположить, что главные силы Красной армии специально, с умыслом, оттянуты от границы, чтобы встретить врага на марше, но где же советские истребители, где бомбардировщики, – почему они разрешают свободно двигаться танковым колоннам? Я мог предположить, что главные силы Красной армии готовятся встретить врага на укрепленных еще до войны оборонительных рубежах, но авиация уже должна действовать против танков и против немецких самолетов. Можно было с ума соити от недоумения и отчаяния.

      Нельзя же было втайне сосредоточить три группы армий на границе, нельзя было не видеть, куда устремляется гитлеровская армия. Мне было известно, что тогда же, когда Рамфоринх объявил мне о восточном походе, такого рода предупреждения поступили в советское посольство в Берлине.

      Пожары, расстрелянные колонны беженцев на дорогах… Если бы немцы вошли в пустые, безлюдные деревни, я бы предположил, что их ждут в глубине обороны. Но почему же не эвакуировано мирное население?

      Вот тебе еще одно испытание, разведчик! Искать утешения было не у кого.

      Офицеры ликовали, солдаты веселились, все это было нестерпимо, но генерал мрачнел час от часа.

      – Я не люблю пустоту! – отвечал он на восторженные доклады командиров корпусов, дивизий и офицеров штаба. – Где танки? Где русские танки? – вопрошал он у подчиненных, словно они были виновны в том, что не встретили русских танков.

      Сообщение о первом столкновении с русскими танками пришло только к вечеру. Бой развернулся под Пружанами.

      К Пружанам успели подтянуться значительные силы. Бесперебойно и беспрепятственно работали все мосты и переправы через Западный Буг, и по ним непрерывным потоком двигались войска. До темноты шли волнами самолеты на восток, тяжело груженные бомбами. Генерал требовал донесений, и самых подробных о первом танковом бое.

      Ночью пришло донесение, что Пружаны заняты, что бой закончен уничтожением