Marilyn Manson: долгий, трудный путь из ада. Мерилин Мэнсон

он уходил за двадцать.

      КРУГ ЧЕТВЁРТЫЙ – СКУПЫЕ

      Вместо того, чтобы самому промотать такой навар, я потом додумался, что могу воровать купленные у меня кассеты. В Школе же всё на чести и достоинстве основывалось, поэтому личные шкафчики не запирались. А поскольку рок-н-ролл слушать запрещалось, то тот, кто донёс бы на меня, сам бы оказался преступником. Так что на уроке я иногда просил пропуск в коридор и воровал из шкафчиков-локеров кассеты.

      Система сложилась идеальная, но проработала она недолго. Тим решил, что пусть его самого накажут, но меня заложить стоит того. И вновь предстал я в кабинете директора лицом к лицу с миссис Коул и целым собранием администраторов и воспитателей. Но на сей раз мне ничего объяснять не пришлось – они уже решили, что им ясно, в чём дело. Они поймали меня за торговлей и воровством кассет; они знали, что я продолжаю издавать свой журнальчик и его аналог на кассетах («пранкерские» звонки-розыгрыши и похабные песни о мастурбации и метеоризме, записанные с кузеном Чэдом под названием Big Bert and the Uglies). И меня уже наказывали в кабинете директора дважды за последние несколько месяцев. Первый раз – за то, что я случайно выстрелил учителю музыки, миссис Бёрдик, в промежность из рогатки, которую сделал из тугой резинки, деревянной линейки, и в качестве боеприпасов использовал куски расплавленных карандашей Crayola, украденных из класса рисования. Второй раз – после того, как миссис Бёрдик дала нам задание принести альбом, под который можно петь, я принёс Highway to Hell группы AC/DC. Но всё это никак не приблизило моё изгнание.

      Для своей последней, отчаянной выходки я вновь наведался в страшный дедов подвал и стащил искусственный член из ящика верстака. Работал в перчатках, так что никаким засохшим вазелином не испачкался. На следующий день после уроков мы с Нилом Раблом проникли в классную комнату мисс Прайс и открыли ящик её стола. В нём обнаружился её личный секрет – то, что в Христианской школе такое же табу, как и увлечения моего деда для его пригорода: полуэротические любовные романы. Там также лежало зеркальце, что понятно: мисс Прайс всегда следила за внешностью. В то время мы с Чэдом периодически пытались привлечь внимание двух сестёр, живших рядом с домом дедушки и бабушки, бросая камушки в машины, чтоб вызвать аварию, ради которой девочки выбегут из дому. И вот таким же болезненным извращённым способом я пытался выразить скрытую страсть к мисс Прайс – положив дилдо ей в ящик. А больше никак.

      К нашему разочарованию в школе об этом не было сказано ни слова. Но я, разумеется, оказался главным подозреваемым – я это понял, когда миссис Коул вызвала моих родителей в школу. Дилдо она не упомянула, но прочла им нотацию о дисциплине и о том, как вселить страх божий в малолетнего преступника, которого они воспитывают. Вот тогда-то я понял, что не выгонят меня никогда. Дело в том, что половину учеников в Христианской школе составляли дети из бедных семей, и на их обучение школа получала от государства какие-то гроши. А я был из тех, за кого родители платили