Битва за Рим. Колин Маккалоу

утренний час, назначенный Ливией Друзой, – в это время дети занимались учебой; расставание – самый тяжелый момент – происходило в полдень. Даже во время визита Марка Ливия Друза, заехавшего как-то раз проведать сестру и взглянуть, как продвигаются строительные работы, Ливия Друза не отказалась от своих прогулок. Она так и светилась от счастья, но счастье это было до того простым и безыскусным, что Друз не мог не восхититься благоразумием сестры, решившейся на переезд; прояви она признаки беспокойства или вины, у него обязательно возникли бы подозрения. Однако ничего этого она не испытывала, поскольку считала свою связь с Катоном чем-то вполне достойным, правильным и желанным для них обоих.

      Естественно, кое-что ее все-таки смущало, особенно в самом начале их связи. Ливию Друзу немного огорчало сомнительное происхождение возлюбленного. Теперь это, разумеется, не ранило ее так сильно, как давным-давно, когда Сервилия открыла ей глаза, однако вовсе не думать об этом она не могла. К счастью, она была слишком умна, чтобы открыто над ним подтрунивать. Вместо этого она всякий раз демонстрировала, что у нее нет ни малейшей причины смотреть на него свысока, – хотя на самом деле именно так она на него и смотрела. Это было, конечно же, не презрение или пренебрежение, а просто сожаление, основанное на непоколебимой уверенности в благородстве собственного происхождения. Как бы ей хотелось, чтобы эта наивысшая привилегия, о какой только может мечтать римлянин, распространялась и на него!

      Его дедом был знаменитый Марк Порций Катон Цензор – Катон-старший. Порции Приски происходили из состоятельного латинского рода, принадлежали к римскому всадничеству на протяжении нескольких поколений. Обладая всеми правами гражданства и состоянием, они тем не менее жили не в Риме, а в Тускуле и совершенно не рвались к государственным должностям.

      Ливия быстро удостоверилась, что ее возлюбленный вовсе не стыдится своей родословной. Вот как все это выглядело в его интерпретации:

      – Легенда восходит к чудачествам моего деда: он стал прикидываться крестьянином после того, как в армии на него шикнул какой-то изнеженный патриций, когда деду было семнадцать лет, в начале войны с Ганнибалом. Роль крестьянина пришлась ему настолько по душе, что он играл ее до самой смерти. У нас в семье считается, что это был верный ход: «новые люди» приходят и уходят, их предают забвению – но кто забудет Катона-старшего?

      – То же самое справедливо и в отношении Гая Мария, – неуверенно произнесла Ливия Друза.

      Ее возлюбленный отпрянул, словно она его ударила.

      – Он? Вот уж кто и впрямь «новый человек» – отъявленный деревенщина! У моего деда были предки! «Новым человеком» его можно назвать лишь с той точки зрения, что он первым в нашем роду стал сенатором.

      – Откуда ты знаешь, что твой дед всего лишь прикидывался крестьянином?

      – Из его писем. Они хранятся в нашей семье до сих пор.

      – А разве его бумаги хранятся не у другой ветви вашего рода? Ведь та ветвь старше.

      – Луцинианы? Даже не упоминай