Я шестая. Галина Трашина

камеру, Роза задумалась, почему дважды не испытывала боли? Ущипнув себя, взвизгнула, смачивая слюной синяк, долго ругалась…

         Забыв о болячках, восприняла отсутствие памяти омертвлением какой-то части мозга. Успокаиваясь, что и так жить можно, полагала, если суждено выйти, держать лишнего не будут. «Если нет, зачем память», – согласилась она с внезапным убеждением.

         Для абсолютной отрешённости выстроила стратегию существования, на принципе невмешательства: она не интересуется окружением, оно – ею. И то, словно приняло условие игры. В камеру никто не заходил, еду просовывали в нижнее окно двери. Роза часто оставляла пайку нетронутой, благодаря чему хвостатое соседство жирело. Взирая на обнаглевших крыс, в глубине себя, радовалась их присутствию. Мохнатые существа скрадывали жуть одиночества. Она разговаривала с ними, принимая за благодарных слушателей. Наблюдая за зверьками, воспитала в себе кротость, считая, что живут они взаперти, и ничего…

         Проходили дни, недели, сколько их протопало через жизнь – не тревожило. Только когда рука случайно касалась волос, улыбка сожаления коробила сурово стиснутые губы.

      Глава 8

         Забытый скрип двери прогнал дремоту. Роза поспешно поднялась. Поток воздуха холодком пробежался по икрам. Отблеск света резанул по глазам.

      – Встать!!! – оглушил оклик.

         Привыкать к свету не пришлось: плотная стена незнакомых лиц заполнила дверной проём. Догадка, что явилось начальство, подтвердилось, так как на пороге возник господин холёной внешности. Его глаза сузились, взгляд устремился вглубь камеры. «Этот – главный!» – сообразила узница.

      – Ну-с … значит-с, Роза-с… – протянул он.

         Розе показалось, что слова эхом отлетали от стен и ударялись о её голову.

      – Роза-с…аромата-с полный процент-с, – цедил тот сквозь зубы.

         Ей хотелось заткнуть пузатому гостю рот. Он словно считал её мысли и поднёс к носу нежно-белый платок. Господин рванул бы из камеры, да долг обязывал раз в год терпеть подобные мучения. Служащие жалели страдальца, видя, как тот потеет, подавляя брезгливость.

         Пауза затягивалась…

         Напряжение нарастало, подталкивая осуждённую проявить себя. Она следила за каждым движением представительного господина. Глаза выедала серая дымка волнения. Непреодолимая сила толкала к безумству. «Тихо, тихо», – уговаривала себя Роза, и чем больше – тем сильнее распирало нетерпение.

         Смотрительница, знакомая коротышка, предчувствуя опасность, незаметно для остальных, пригрозила дубинкой. Это и послужило пусковой кнопкой. Со словами:

      – Дяденька!!! Дяденька!!! – в мгновение ока Роза очутилась у ног начальства, изо всех сил вцепилась в брюки, называя почему-то мужчину дяденькой.

         От неожиданности служащих пробил столбняк…

         Первым пришёл в себя начальник тюрьмы Григорий Фёдорович. Но и он, топчась в неуверенности, то и дело поправлял кривые очки, ужасаясь собственному