Я шестая. Галина Трашина

кашель заставил узницу открыть глаза. Она поспешно огляделась, осознав, что не спит, спросила:

      – Вам плохо? Надо кого позвать… Я сейчас.

         Роза кинулась к двери.

      – Не-е-т, – прохрипела надзирательница, испуганно махая рукой, – пить, пить дай.

         Роза нашла на полу кружку, налила воды и протянула женщине. Та осторожно сделала несколько глотков. Кашель стих, оставив дыхание тяжёлым. Смотрительница, расправив плечи, била себя кулаком в грудь, точно намеревалась расправить лёгкие. Переведя дух сказала:

      – Спасибо.

      – Да что там, – махнула Роза рукой и, по обыкновению, улеглась.

         Та промолчала. Роза осталась лежать.

      – С этим миром можно распроститься… согласна. Чего в нём славного? – завела та разговор.

      – Именно, – согласилась Роза.

      – Ну-у… об энтом ранее чаять надо! До того, как сюды загремела, теперича что биться о стену. Его, Родимого, остаётся молить, – смотрительница перекрестилась.

         Роза обрадовалась, вот… он момент удачи: с ней беседует сердечный человек, сейчас узнает всё о себе.

      – Молись, милка, молись, – добавила смотрительница, – гляжу, молодка совсем. За что к нам гостевать определили, да ещё в самый гадючник сунули?

         Розу словно оглушили обухом: выходит ошибалась, полагая, для тех, кто за пределами её каменного мешка, не секрет, почему она здесь. От внезапного открытия навернулись слёзы.

      – Почто молчком корпишь? – пытала собеседница.

         Розе ничего не оставалось, как ответить:

      – Не знаю… я не помню себя.

         Смотрительница удивлённо приподняла брови и вытянула в задумчивости собранные пучком губы. Роза, положив подушку под спину, прижала подбородок к коленям.

      – И вы туда же, я-то… размечталась.

      – Не помнишь, ну-ну…Бог с тобой.

      – Что сделать, чтобы поверили?

      – Я-то верю, но от моей верушки памяти не прибудет. Помолись… не гнушайся.

      – Помолилась бы, да говорю, ничего не помню. Скорей не молилась никогда, если здесь.

      – Энто верно! Только молитве память к чему? Ты, горемычная, сердцем, сердцем проси! Он, Родимый, всякого прощает, авось тебя услышит, – смотрительница коснулась пальцем области сердца и немного помолчав, добавила: – Так доходчивее нежели тексты заученные шпарить. Мы все под Ним ходим. В Его руках Благословенных выживаем. Мир – он чистый. Мы, грешники, запоганили Свет Божий, ещё, бесстыжие, милости просим. Грехи-то отмаливай. Ой, видно много… коль сподобилась в эдакую дыру угодить.

         Роза готова была разрыдаться в любую секунду. Смотрительница это чувствовала и наложила крестное знамение на себя и на узницу.

      – Не тужи, ты бабёнка добрая… хоть жизнь тебя и киданула. Случись приступ, будь он неладен, в другом горшке, так зараз извели бы нехристи. Не то, что водицы принесть. В тебе нет ненависти, как погляжу. За это Он будет милостив. Немало вашего брата… о-хо-хо