Князь советский. Эльвира Валерьевна Барякина

что на ближайшую пару месяцев билеты распроданы.

      Нина вышла на площадь и села в первый попавшийся трамвай. Куда теперь ехать? Где ночевать? В парке на лавочке? Если удастся найти угол, то скопленные деньги уйдут меньше, чем через месяц. А дальше что?

      – Товарищи, за проезд передаем! – надрывался кондуктор, продираясь сквозь плотный строй пассажиров. – Билеты – восемь копеек.

      Нина сунула руку в карман и похолодела – кошелька в нём не было.

      Держась за ременную петлю, кондуктор навис над Ниной.

      – Ну что, за проезд платить будем?

      – У меня кошелёк украли…

      Он грубо схватил её за воротник.

      – Тогда слазь с трамвая! А то ишь, барыня выискалась: как в парче-бархате ходить – она первая, а как за билет платить – так у ней копейки не допросишься!

      – Да она, чай, с любовником поссорилась, – усмехнулся стоявший рядом голубоглазый красноармеец. – Она ему не дала, а он ей тоже не дал… в смысле, денег.

      Пассажиры засмеялись.

      Нина протолкалась к выходу и, когда трамвай замедлил ход, спрыгнула с подножки в грязь.

      Уже стемнело. Где-то в глухих дворах выли собаки; уличные фонари не горели, и только в распахнутых дверях маленькой церкви видны были жёлтые огоньки свечей.

      «Ну вот и приехала: никаких мне Владивостоков, никакого Китая, – в тоске подумала Нина. – Завтра с голодухи продам шубу, а потом утоплюсь в Москва-реке».

      Она постояла, посмотрела кругом блуждающим взглядом и направилась к храму. Может, оттуда не выгонят?

      Внутри никого не было – только причетник в мягких валенках ходил от лампады к лампаде и подливал в них масло.

      – Бессовестный ты человек! – вдруг рассердился он на кого-то. – Входя в храм, шапку снимать надо!

      Нина оглянулась и увидела давешнего голубоглазого красноармейца.

      – А я баба, – осклабился тот и распахнул полы шинели. – Хошь проверить?

      Причетник попятился.

      – Господи помилуй… Ну у тебя и рожа!

      Лицо у бабы-красноармейца действительно было такое, что в ней трудно было узнать женщину: бровей нет, горло провисло, передний зуб наполовину сломан. Наверняка она пила, и много.

      Нина подошла к иконе Николая Угодника – покровителя тех, кто попал в беду.

      – Помоги мне, грешной и унылой, в настоящем сем житии…

      Пока Нина молилась, голубоглазая баба стояла у неё за спиной и в упор разглядывала её.

      – Тебя как звать? – наконец спросила она.

      – Нина.

      – Правда, что ль? А меня тоже! Только я это имечко не люблю – меня все Шило зовут.

      Она погладила золотистого дракона на Нининой спине.

      – Шубка у тебя знатная. Любовник подарил?

      Нина покачала головой:

      – Сама сшила.

      – Так ты из рабочих? А любовник у тебя не из Мосторга? Я знала одного директора аптеки, так он своим бабам чего только не дарил: и презервативы, и клизмы… Очень душевный был товарищ; правда, его потом расстреляли за хищения.

      – У меня нет любовника, – сказала