Лжедмитрий. Царская плаха. Александр Тамоников

А речи-то какие говорил, хоть и мал еще. Настоящий царь растет. Как отец Иван Васильевич править будет.

      – Теперь понял, почему его боятся на Москве?

      – Теперь понял. Скажу честно, сам струхнул малость. Ведь малец еще, а как грозен!

      – Так сын Грозного, оттого и сам таков. Погоди!.. А что это с ним?

      Дмитрий в это время вдруг сильно закричал, отпихнул Михаила Федоровича. Лицо его перекосила гримаса, оно посинело. Крик оборвался хрипом, пальцы скрючились и застыли. Потом он рухнул на снег и забился в судорогах.

      Все, кто это видел, ахнули.

      Михаил Федорович и женщины из прислуги бросились к Дмитрию. Мальчишки разбежались.

      Стража накинулась на зевак.

      – Пошли, пошли со двора! Быстро!

      Табанов потащил за собой Коренева.

      – Чего это с ним, Федя? – спросил Еремей.

      – Не видишь, что ли? Падучая свалила.

      – А от нее помереть можно?

      – Я знаю?

      – Да, прогулялись, насмотрелись, наслушались. Теперь просто грех не выпить.

      – Так идем.

      – У меня самого все тело дрожит.

      – Не у тебя одного.

      – А эта падучая, она не заразная?

      – Нет. Идем, Ерема.

      – Слава богу. Ты как хочешь, а я больше не ходок сюда.

      – Испугался?

      – Испугаешься тут. А ведь малец еще, девятый годок всего.

      – Иван Васильевич в тринадцать лет уже думу Боярскую разогнал да приказал казнить князя Шуйского.

      – Про то слыхал, но думал, врут люди.

      Кумовья вышли из Кремля, прошли до единственного в Угличе кабака, взяли медовухи. Выпили.

      – Не могу успокоиться, – проговорил Еремей.

      – Что так?

      – Теперь Осипу Волохову в Кремль дорога закрыта. Глядишь, Мария Федоровна и Василису погонит. Если бы не Осип, то, может, и с царевичем ничего не было бы.

      – Его падучая хворь не впервой бьет. Я с лекарем Гордеем надысь встречался. У него пятый внук народился. Позвал отметить. Посидели чин по чину. Я знал про хворь царевича и спросил у Гордея про нее. Он, сам знаешь, в своем деле человек известный, сказал, что немочь эта валит приступами, и человек потом ничего не помнит. А перед приступом он нередко начинает бояться всего, прятаться от мнимой угрозы либо напротив – злобствовать. Видения у них появляются разные. Вот сейчас все так и было. Дмитрий сперва прыгал, распоряжался, а позже в снеговиках бояр увидел, от которых на Москве лишения терпел. А может, кого из местных. Вот и порубил. Потом почуял угрозу в Осипе, да тот еще и подначил его. Он и зарубил бы дружка своего, потому как не понимал, что делает, а после и сам не поверил бы в это.

      Кумовья выпили еще и пошли каждый к себе, делиться с женами и соседями виденным в Кремле.

      Бессознательного Дмитрия слуги занесли в покои. Доктор немец Ганс Стубе служил Марии Федоровне еще при Иване Грозном и хорошо знал о болезни царевича. Он тут же велел положить его на постель, повернул голову набок, вставил в рот инструмент, похожий на палец, только плоский, вытер чистым полотенцем пот с лица, пену, застывшую на подбородке. Судороги прекратились, вспотевшее тело расслабилось. Вскоре царевич открыл глаза.

      – Вот