Лжедмитрий. Царская плаха. Александр Тамоников

не тот, что был в Казани при воеводе Булгакове?

      – Он самый, ныне служащий в Разрядном приказе.

      – Почему ты выбрал его, а не кого-то другого?

      – Да потому, что Битяговский как никто другой подходит для той миссии, которую уготовил ему ты.

      – Ты уверен, что дьяк не подведет?

      – Да, уверен.

      – А готов ли ты, Андрей Петрович, голову на этом положить?

      – Готов, Борис Федорович.

      – Смело, но опрометчиво. Не след поручаться за постороннего человека, будь он хоть трижды верен и надежен. Так и жизни лишиться недолго. Коварству людей нет границ. Тот, кто сегодня любезно наливает в твою чашу веселящего вина, клянется тебе в вечной и верной дружбе, завтра может с ухмылкой вонзить в спину клинок.

      Клешнин подумал, что Борис мерит по себе, но сказал, естественно, совершенно другое:

      – Что стоит жизнь, боярин, в наше смутное время? Если я чего и страшусь, то не смерти.

      – Чего же? – спросил Годунов.

      – Немилости твоей!

      – Моей немилости? – Борис изобразил удивление. – А что она значит? Тоже ничего. Государством с Божьей помощью правит царь Федор Иванович. Только он раздает милости или накладывает опалу. Я всего лишь его верный слуга.

      – Ты будущий царь, Борис Федорович. Об этом не только бояре да князья меж собой говорят. Да и кому еще править на Руси после царя Федора, как не тебе?

      – Хватит о пустом речи вести. Что будет, только Господь ведает, а не бояре да князья. На слухи же обращать внимание не след. Недостойно это, – заявил Борис.

      Однако слова Клешнина явно пришлись ему по душе. Он не верил никому, в том числе и этому окольничему. Но лесть приятна. Доброе слово и животина приемлет даже от того, кто уже приготовил острый нож, дабы убить ее.

      Годунов вновь смерил Клешнина пронзительным взглядом.

      – От души ли говоришь, Андрей?

      – От души, Борис Федорович, вот те крест. – Окольничий перекрестился.

      – Добро! Где этот дьяк?

      – Как и было уговорено, я привел его сюда. Он ждет.

      – Зови! Посмотрю, кого ты выбрал.

      – Да, Борис Федорович.

      Клешнин ввел в залу крупного мужчину с простецким лицом, жестокими хищными глазами, в одежде зажиточного посадского.

      – Долгих лет тебе, боярин. – Дьяк поклонился в пояс.

      «А такой, пожалуй, на все пойдет, коли знать будет свою выгоду».

      – И тебе долгих лет. Назовись!

      Гость представился, хотя в этом не было особой необходимости. Так наказал ему Клешнин.

      Годунову пришлось по душе, что дьяк не тушуется, сосредоточен, спокоен. В нем чувствуется сила. Злая.

      – Подойди, дьяк, ближе, сядь на лавку. Разговор у меня к тебе серьезный и тайный!

      – Слушаюсь, боярин. – Битяговский сел на лавку, положил руки на колени, поднял голову.

      Он приготовился слушать влиятельного боярина, близость к которому сулила ему большие выгоды или лютую смерть. Но это как Господу угодно. Все в руках Божьих. Коли быть беде, от нее нигде не спрячешься. От судьбы своей еще никто