Старый год. Кир Булычев

козырьком ко лбу. – Неужели правда, что нелюди им докладывают?

      – Как они доложат? – крикнула из домика Марфута. – Если у них ртов нема.

      Марфута говорила мягко, как говорят на юге, порой неправильно ставила ударения.

      – Бог с ними, спрячем детишек, – сказал Пыркин.

      – А что случилось? Кто они? – спросил Егор.

      – Много будешь знать, скоро состаришься, – ответила Марфута.

      – Не все сразу, – поддержал ее Партизан, поднимаясь. Он взял стул с собой, прижал к груди и понес в бытовку. Стул был с него размером. Несчастный человек, если он говорит правду. Он был в две сажени ростом, а стал почти карликом.

      Внутри был стол, покрытый клеенкой. На нем стояло четыре чашки и стакан с отбитым краем. Посреди стола возвышался сверкающий начищенный чайник, на блюдечках лежали сухарики и печенье.

      Марфута уселась во главе стола.

      Партизан поставил свой стул, прыгнул на него с ногами и сел на корточки. Привычно, видно, каждый день так садился.

      – Сначала по маленькой? – спросил Пыркин. – С приездом.

      – Мне в чашку, – сказала Марфута, будто был какой-то выбор.

      – Я сегодня не пью, – сказал Партизан.

      Пыркин налил себе и Марфуте. Егор вспомнил, как Пыркин пил водку там, возле метро. И жаловался, что водка на него не действует.

      Марфута стала разливать из чайника воду по чашкам. Вода была совершенно чистая, бесцветная. Вода из-под крана, и все тут.

      – У нас плохо с огнем, – сказала Марфута гостям. – Огонь здесь горит плохо, да и мало горючих материалов. Так что чай пьем негорячий. Вы уж не обижайтесь. Вода зато у нас хорошая, родниковая, из Москвы-реки. Промышленности нет, загрязнения никакого. Пейте, не бойтесь.

      Егор отхлебнул из чашки. В ней была холодная вода.

      – Берите печенье, дети, – сказала Марфута. – Печенье хорошее, фабрики «Большевичка». Сама из фирменного киоска брала.

      – Это не чай, – сказала Люська. – А чаю нет?

      – Другого для тебя не приготовили, – проворчал Пыркин. – Что сами пьем, то и тебе предлагаем. А если водки хочешь, прошу – пожалуйста, присоединяйся.

      – Я не пью и тебе не советую, – сказала Люська. – Известно, чем это кончается.

      – Пей не пей – конец один, – ответил Пыркин и поднес стакан к губам. Затем запрокинул голову и плеснул в открытый рот.

      – Ну, с богом, – сказала Марфута. И тоже стала пить. Но маленькими глоточками, морщась, фыркая и наслаждаясь вкусом водки.

      – Не бойся, – сказал Партизан. – Опьянения не наступит. Проверено.

      – Знаю, – сказал Егор.

      – А зачем пить тогда? – спросила Люська.

      – А затем, чтобы вкус ощутить, – сказал Партизан. – Можно, я вам свою историю доскажу?

      – Конечно, – сказал Егор.

      – Мне удалось убежать от Фридриха Мольтке. И случилось это под новый, 1920 год. Я мчался как зверушка. Ведь я привык большим быть, а меня уже вдвое успели уменьшить. И стали меня настигать! И деваться некуда. Но лучше смерть, чем судьба в руках большевиков. «Нет! – закричал