«Родина» наша. Есть ли будущее у северной деревни?. Анатолий Ехалов

прутиком.

      Прошла примерно неделя. Я стою, выводят двух коров, они уже привязанные стоят. Приводят этого джерсея.

      Я стоял спиной, чувствую мощнейший удар. Но я счастливый человек. Сейчас он меня раздавит, поднимет на рога! Что меня спасло? В носу кольцо у быка, к которому привязана толстая веревка, а на конце этой веревки был узел.

      Я лежу, доярки кричат благим матом, я смог еще отползти еще немножко. И вот веревка попала быку между копытной щелью. И он ревет, а шагнуть не может, притянут за кольцо.

      Меня оттащили, на скорой в районный центр привезли. от фермы был четыре километра. Туда отвезли и я пролежал 20 дней. У меня было сломано два ребра.

      Еще можно немножко про Лысенко хотелось сказать. Он использовал джерсейских быков. Он сказал: будет три пятерки: пятьсот килограмм веса, пять тысяч удой и пять процентов жир.

      И вдруг приезжает гонец из Москвы, доктор Дунаев с задачей взять пробы молока от потомков лысенковского быка Размаха, который стоял у нас в подсобном хозяйстве и привезти ему в Москву. И как развиваются события. Прошло еще четыре месяца, как я поступил в аспирантуру, я жил вот тут в комнатке на десять метров, у меня был сын, жена…

      Вызывает директор меня: «Петр, – он кому доверял, того по имени звал, – я повезу тебя до Агалатова, чтобы взять пробы молока от коров быка Размаха.»

      Собрался, там ночевать надо было. Взял кусок колбасы, полбуханки хлеба, ящик с бутылочками для проб. И поехали. Приезжаем туда, а стадо уже угнано на отгонное пастбище в район Ильичёва – историческое место, где в шалаше скрывался Владимир Ильич Ленин. До этой фермы еще семь километров пешком. Ну, я и пошел… Пока добрался, коровы пришли с пастбища, уже привязывают их. Я сказал старшей, что вот я из лаборатории, у меня задание – взять пробы. А там было девять доярок.

      Все, беру пробы, консервирую и ставлю. А бык – Размах, у него была красно-пестрая масть. И он буквально печатал, не надо быть специалистом, вы придете и скажете, где дочери этого быка. По масти сможете определить, вот Размах – исторический бык. Ну, вот я беру пробы, настроение хорошее. Слышу в углу разговор приглушенный, ссорятся доярки: одна, Марьей звали, матом на соседку:

      – Он будет мой. Ты недавно с мужиком имела дело, а я уже месяц одна.

      – Е-мое, – думаю, это ведь меня делят, – я даже вздрогнул. И то верно, после войны мужиков по деревням было мало.

      Ладно, пробы взял, законсервировал, поставил в ледник, где молоко хранилось. Там была казармы, в ней были полати, сено наложено, одеяла набросаны. Фонарь закопченный висел, стол.

      Вот мы стали ужинать. Я свою колбасу, хлеб, в общий котел положил.

      Лег на нары с самого края от дверей, и как будто захрапел, слышу, эта Марья, у них там было у каждого свое одеяло, она лежала в конце барака, переползла через одну, через другую, уже ругань идет. Я соседку толкаю, говорю:

      – А где у вас туалет?.

      – А что? Зайди вон за дверь.

      Ну, я вышел за дверь, думаю,