Носке – гражданин Латвии. Яша Хайн

твои любимые куриные котлеты и пюре приготовила – всё, как ты любишь.

      Тревога, засевшая в груди Носке, улетучилась при нежном прикосновении материнских рук. Они безумно любили друг друга и втайне гордились этой любовью, никогда не выражая её вслух. Дора иногда описывала своим знакомым, как сын сердится или смеётся, какие у него сильные руки и пальцы, как прямо он ходит, играет на мандолине и поёт приятным баритоном. И глаза у него при этом из сердитых, – серых и стальных, – превращаются в горячие добрые глаза молодого коня.

      Носке же, в свою очередь, мог разглядывать часами свою молодую мать, при этом, не говоря ни слова. Одного обожающего взгляда его было достаточно, чтобы понять, что он чувствует.

      – Конечно, буду. Котлеты с пюре, – радостно проговорил Носке. В казарме их кормили в основном кашей и безвкусными овощами с курицей.

      Носке присел за стол рядом с родителями, Сара уселась ему на колени, а мать засуетилась, накрывая на стол.

      В этот момент в дверь постучали и, не ожидая ответа, вошли один за другим трое мужчин. Двое были офицерами Красной армии, а третий, в штатском, оказался знакомый Носке еврей Виктор Шорин, руководитель комсомольской организации Даугавпилса…

***

      …Атмосфера на партсобрании мгновенно накалилась после того, как полковник Петров обозвал уважаемого Носона Яковлевича предателем родины. Образовалось два лагеря: латыши, симпатизирующие Носону Яковлевичу и втайне завидующие его возможности уехать из Советского Союза; и русские, пожилые коммунисты, не любившие ни латышей, ни евреев. Во всеобщей словесной перепалке участвовали почти все, кроме двух евреев, – Носона Яковлевича и Бориса Леонидовича, преподавателя прикладной математики, который как воды в рот набрал с начала партсобрания. Носон Яковлевич болезненно воспринимал происходящее вокруг него и через минут двадцать внезапно поднялся:

      – Я хочу сказать, товарищи, что и Латвия, и Советский Союз, и вы все – мне дороги. Я никогда сионистом не был и еду в Израиль, только чтобы быть рядом со своим любимым сыном. Ради этого бросаю привычный дом, карьеру, коллег. Поймите, иначе поступить не могу, – заключил он с болью в голосе. И все сотрудники, знавшие характерный стальной блеск его глаз, моментально поняли, что тема исчерпана и что Носон Яковлевич так решил, и сдвинуть его с этого решения было невозможно.

      Члены партсобрания единогласно проголосовали за исключение его из коммунистической партии и разошлись, тихо переговариваясь между собой. Калныньш пожал Носону Яковлевичу руку и пожелал удачи. Петров же демонстративно отвернулся и удалился, бормоча что-то себе под нос. Носон Яковлевич вышел из комнаты вместе с Борисом Леонидовичем:

      – Что же ты, Боря, ничего не сказал в мою защиту. Забыл, как я тебе помог на работу устроиться и рекомендацию в партию написал?

      – Я не одобряю твой отъезд в Израиль, – неожиданно ответил Борис Леонидович.

      – При