Пашня. Альманах. Выпуск 3. Creative Writing School

и все годы, месяцы и дни счастья – все моменты, которые они пережили вместе. Не было больше их свадьбы в его мире, не было его дня рождения, вечерних ужинов за телевизором и отпусков в Ялте. Умерли их дети, населявшие его мир, и вся их семья сгорела, как черно-белая фотография. Умерла она, которую он любил и образ которой создавал каждый раз, видя ее перед собой, – одухотворенная любовью женщина, источающая благодарность. Умер мир – погасли все души, что его населяли. Смерть задула все свечи разом.

      Поэтому Анна Андреевна так боялась за себя. Ведь жили они с мужем в одной Вселенной, и она верила, что ее мир – его спутник. В ее воспоминаниях сохранился он, живой и здоровый, любящий и счастливый – во всех тех моментах, в которых его уже нет нигде; память старой женщины стала последним прибежищем для образа лучшего человека во Вселенной. Разве память детей может сравниться с этим, думала она? Дочери и сыновья помнят о родителях всю жизнь, – ибо любовь к ним натуральна, – но бабушки и дедушки становятся лишь маленькой частью жизни внуков. Два поколения – и от человека не останется даже памяти. Чувствуя свою уязвимость, Анна Андреевна в страхе перелистывала воспоминания и чувствовала бесконечную боль, и клялась, клялась себе, что ничего не забудет, – что он будет жить.

      Послышался звук закрывавшейся двери. Анна Андреевна попыталась вспомнить, когда в последний раз выходила на улицу. Вставая со стула, она носиком лейки задела перышко мимозы, – и через мгновение листочки стали медленно сворачиваться к стеблю один за другим. Через пару минут вместо перышка Анна Андреевна видела тонкую зеленую трубочку. Сначала удивившись, она вспомнила, что у нее живет стыдливая мимоза, и ей стало приятно, что, кроме нее, в квартире есть живое существо. Она отошла от окна и собралась достать сигареты, которые прятала под раковиной, но вдруг почувствовала холод.

      – Чаю нальешь, Андревна? – спросил густой женский голос.

      Анна Андреевна уронила лейку, та с глухим звуком перевернулась, и вода потекла по полу.

      – Кто здесь? – дрожащим голосом произнесла она и увидела за столом полупрозрачную, не то в муке, не то в белилах, толстую женщину, с бесстрастным укором смотревшую на нее. – Лукинична?

      – А кто ж еще, глаза разуй, – базарно сказала Лукинична.

      Лукиничной звали соседку с нижнего этажа, с которой у Анны Андреевны были хорошие отношения. То была дородная тетка с громовым голосом, всех в чем-то подозревавшая; она то преступника в доме найдет, то катастрофу предскажет, то иную несусветицу придумает. Бахвальная была и бесцеремонная, но Анну Андреевну с мужем любила и даже завидовала их счастью.

      – Ты ж померла!

      – Померла и померла, а сижу перед тобой.

      Анна Андреевна перекрестилась и попятилась обратно к окну, глядя на гостью со страшным вопросом в глазах. Старуха же подняла бровь и усмехнулась:

      – Долго пялиться будешь? Да, я мертвая, – подтвердила она. –