Ненаглядный призрак. Игорь Сахновский

будет вмешательство «пан или пропан»?

      – Уже через четыре дня. Скажи мне что-нибудь радикальное!

      – В каком смысле? Что-то страшное?

      – Хорошо, давай страшное.

      Подумала и говорю, под влиянием шампанского:

      – Я тебя изнасилую.

      Он подумал и говорит:

      – Симпатичная мысль, творческая.

      – Радикально получилось?

      – Да, мне понравилось. Как только оклемаюсь после хирургии, сразу позову тебя встречаться.

      – Ну всё, замётано. Я по такому случаю накрашусь, так и быть.

      Ещё минут пять поговорили о положении в мире. Прощаемся.

      – Ну ладно, – говорю, – береги себя там! Мне всё-таки ещё тебя насиловать предстоит.

      – Ради этого постараюсь.

      Я потом полчаса в зеркале себя разглядывала, невзирая ни на кого. Тоже ещё снежинка.

      История вторая

      Цветной воздух

      Я позвонил ей за четыре дня до своей смерти, потому что оказалось, больше некому позвонить.

      Она была слегка пьяная, поздравляли кого-то на работе, и разговаривала смелее, чем в тот вечер, когда осталась у меня ночевать.

      Звонил-то я с одной целью – попрощаться, и всё.

      Но она вдруг захотела условиться о каком-то любовном будущем, пообещала в честь меня накраситься и прямо даже изнасиловать. Ну, я говорю, согласен быть потерпевшим.

      А что я мог ответить? Не приглашать же её пить компот на моих поминках.

      Я уже давно заметил, как на некоторых отдельно взятых лицах появляется черта обречённости. Ещё месяц, ещё неделю назад её точно не было, а потом – раз, и видишь эту ужасающую окончательность. Независимо от возраста. Конец фильма осознаёшь до того, как поплывут заключительные титры, белые на чёрном.

      Но вот заглянуть в зеркало, чтобы оценить своё лицо с этой же точки зрения, насчёт близости к финалу, я догадался только недавно, в апреле, после свидания с врачихой, которая меня сразила своей надменностью.

      Она сидела за столиком, похожим на туалетный, поджимала круглые ноги в нейлоновой сеточке и разглядывала квитанцию об оплате её бесценных консультационных услуг. Плательщика и подателя квитанции, который вздумал тут бубнить о том, «что беспокоит», то есть меня, даже не удостоила взглядом. Зато раза два извилисто передёрнула бёдрами и плечами, как будто подтянула тесную сбрую или портупею, наспех упрятанную под халат.

      О том, что я должен лечь на операцию, она сказала таким тоном, словно известила дырявое мусорное ведро, что ему предстоит быть опорожнённым. Или, возможно, остаться на помойке вместе с содержимым. Тут уж как повезёт.

      Я ещё имел глупость поинтересоваться: чего ожидать в случае удачной операции? На что надеяться-то?

      Она так возмутилась, что наконец вскинула на меня глаза, полупрозрачные, как холодец: «А вы чего хотели, мужчина?!» И снова трепетно поддёрнула сбрую под халатом. Дескать, что за нескромный запрос, постыдились бы! Да, я понимаю. Клиенту морга лучше помолчать в тряпочку.

      Мне захотелось разбить в щепки этот блядский туалетный столик, но я воздержался.