Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска. Тимофей Веронин

себя во всем добром». Любовное чувство становится для поэта своеобразным критерием истины, внутренним мерилом всех его поступков и мыслей. «Я никогда не забуду, – писал Жуковский, – что всем тем счастьем, какое имею в жизни, обязан тебе, что ты мне дала лучшие намерения, что все лучшее во мне было соединено с привязанностью к тебе… Помни же своего брата, своего истинного друга. Но помни так, как он того требует, то есть знай, что он во все минуты жизни если не живет, то по крайней мере желает жить так, как велит ему его привязанность к тебе, теперь вечная и более нежели когда-либо чистая и сильная»[142].

      В период окончательного крушения надежд на брак Жуковский пишет программное стихотворение «Теон и Эсхин», в центре которого стоит рассказ Эсхина о смерти возлюбленной и его исповедание вечности любви. «Сих уз не разрушит могила»[143], – говорит герой Жуковского, и эти строки становятся своеобразным девизом и самого поэта, и Маши. Эсхин полон веры в грядущую счастливую вечность. «Где-то в знакомой, но вечной стране погибшее нам возвратится, – говорит он и несколько позже добавляет: – Сей гроб – затворенная к счастию дверь»[144]. Стихотворение пронизано тем же провиденциальным оптимизмом, что и баллада «Светлана». Эсхин уверен в благом Промысле и восклицает: «Все в жизни к великому средство»[145], – и эти слова тоже нередко мелькают в письмах и Жуковского, и его возлюбленной, а также ее сестры Саши.

      Тема любви неразрывно связана теперь для Жуковского как с мотивом смерти одного из любящих, так и с мотивом духовного соединения влюбленных, которое не могут разрушить никакие земные обстоятельства. Об этом баллада «Эолова арфа», об этом же и стихотворение «Голос с того света», где погибшая девушка обращается к оставшемуся на земле возлюбленному и убеждает его, что она рядом, и призывает его «свершить одному начатое вдвоем», уверяя его, что все лучшие чувства сердца не останутся без ответа в вечной жизни. Таким образом, любовное чувство, источник наиболее яркого земного счастья, становится для Жуковского путеводителем к жизни небесной.

      Вскоре после своего решительного отказа влюбленным Екатерина Афанасьевна выдала Машу замуж за доктора И. Ф. Мойера. Они поселились в Дерпте, где Мойер служил в университете, и Жуковский сделался частым гостем в их доме. Их с Машей продолжало связывать глубокое чувство. Сохранившиеся письма Маши свидетельствуют, что ее строй мыслей был предельно близок миросозерцанию поэта. «Друг мой, – писала Мария Мойер Жуковскому, – как мне не быть счастливой, когда ты есть на этом свете. Думать о тебе есть уже чувствовать рай Божий. Тебе обязана я прошедшим и настоящим хорошим, и если заслужу когда-нибудь награду в том мире, то твоя же вина… Я могу смело сказать, что ты мой вечный судья, ты ободряешь меня на все хорошее трудное и строго наказываешь за ветреность, нетерпение и прочие радости… Сих уз не разрушит могила. Друг вечный»[146]. Мы видим, что Маша усвоила уроки своего возлюбленного, она, подобно Жуковскому, видит в любовном чувстве нравственно-созидательную силу. Но, конечно, ее положение было

142

Там же. С. 485.

143

Жуковский. I. С. 184.

144

Там же.

145

Там же.

146

^ткинский сборник. М., 1904. С. 219.