Нигилисты. Николай Лепота

объективны. Ничего такого грязного в действительности не происходило, а нашептывалось оно лишь вздрагивающим в обиде раздраженным сердцем человека, испытавшего моральные гонения.

      Кирилл ушел из дома, не оглядываясь, и теперь делал вид, что женатым никогда не был.

      Позорное пятно его ежедневного шестимесячного унижения, в том числе и горечь выпитого полустакана им самим в помин души полиглота-патриота не уходили из сердца, и он их топил в живительной влаге смыслов жизни. Иногда просто выпивал, как сейчас с Ильей.

      Забулькало из бутылки, разящий запах пошел над столом.

      – Куда по стакану-то сразу!

      – Я думал это рюмки… – У Ильи в руке они и были как рюмки. – Не выливать же обратно в бутылку?

      – Ты пей, а я буду оттуда себе наливать в рюмку. Как крюшон.

      Пока Гольян плескался со своим крюшоном, Илья выпил стакан и посмотрел вокруг:

      – Все так же. Ты как мебель внес, так она и стоит посредине комнаты.

      – Так и задумано. Интерьер по зонам.

      – Некому тебя пинать… Теть Дашу когда, в прошлом году похоронили?

      – В позапрошлом. Ты что!

      – Я думал, в прошлом. Кажется вот только. В мае же?

      – В мае. Только не в том, а в том, – Гольян закинул, сгорбатив, палец в воздухе через один май.

      – Надо же… Скажи, после тридцатника вообще время полетело! Помнишь, как в школе? Конца краю нет. Казалось, вечно будем туда ходить.

      Кирилл только кивал головой. А может, она у него качалась в такт с ножом, которым он нарезал колбасу, подваливая лоснившиеся на срезе кружки на замену тем, что быстро исчезали с тарелки.

      – А первые четыре класса – вообще целая жизнь… – Илья любил вспоминать детство, и не то чтобы истории какие-то, а сам запах его, краски, звуки… И хоть бы он молчал об этом, а то говорил. И ей говорил. И что теперь? Он же – «твердый». Глянул на Гольяна: – Ты чем сейчас занимаешься? Давно тебя не видел.

      – Эротикой.

      Крупный, полноватый, но очень живой в движениях, и вообще – живой, с обязательной сегодня как для либералов, так и для патриотов бородой, с волосами, скрученными в хвост, Кирилл несколько повлажнел взором, и вальяжность растеклась по всему его телу: от обширной жирноватой доброй груди – к широким штанам.

      – Чем?

      – Эротикой.

      И оттопырив мизинец, отгрыз у огурчика кончик с хвостом.

      – Вот ты сам себе и жена… Точно тебя теща определила – «стулья двигаешь да похоть чешешь». Ты хоть бы ремонт сделал. Кирюх? Слышишь… А то обои висят лоскутами. Или эту квартиру продай и новую купи. Тебе не привыкать.

      Друзья не понимали его мотивов, когда он трехкомнатную квартиру родителей продал, и купил эту: одну здоровенную комнату в старом царских еще времен доме.

      – Ты мне туда же – с обоями! Вот потому и не женюсь. Будет тут какая-нибудь с утра до ночи зудеть, как микроб… Зачем мне «другая», когда здесь потолки под четыре метра?

      – Вот ты и не можешь до них достать