Нигилисты. Николай Лепота

в самом начале, когда бой только разгорался, и крики наставников перемешивались с выкриками зрителей, превращаясь в единый вращающийся вой, а оба бойца лишь примеривались друг к другу, Исмаил, желая исключить всякие неожиданности, ударил Илье в пах. Никакого «не помню себя» даже на горизонте не было. Нырнул и двинул кулаком. Знал, что в честном бою Илья снесет его в один заход.

      – Кончай, – выдохнул ему с нарастающим хрипом Илья в острое лицо с хищно изогнутым носом. – Покалечу.

      Тот через минуту опять ударил ниже пояса. Вскользь, но все равно попал. У Ильи перед глазами повисло красное знамя конармейской атаки, загудело, забилось на ветру ненависти. Закрыло мир.

      Злость хороший помощник в бою, бешенство – коварный враг.

      Илья взбесился. Правую руку еще придержал, но все равно связки лопнули, а левой ввинтил. Исмаил впал в кому; облитой холодным потом резиновой куклой, бесчувственный и безучастный к грохочущему залу лежал он на полу октагона; за металлической сеткой клетки открывался черный туннель. И он двинулся по нему шаг за шагом.

      В реанимации его привели в чувство, но Исмаил никого не узнавал и умирал на глазах. Реаниматологи вынуждены были вернуть его в прежнее состояние и повторно ввести уже в искусственную кому.

      Вышел он из нее или нет, этого Илья не знал. Бледного и тягучего как лапша, утыканного трубками Исмаила увезли куда-то далеко, на родину.

      Илья забыл о карьере. Она кончилась, не начавшись, как следует. Он не видел за собой вины в том, что случилось с его соперником. Все произошло в открытом и честном с его стороны бою.

      Но как быть дальше? С такими руками и ударом его ждали только переломы.

      А сегодня от него ушла жена, сказав:

      – Твердость хороша лишь в одном месте. А ты весь как железный.

      Подняла желтый чемодан с серого пола площадки и пошла вниз по лестнице. Все вещи не забрала, значит, будет думать.

      Будь он на самом деле железным истуканом, он бы свернул шею и жене, и ее новому другу жизни, с которым она хотела шагать легким и приятным шагом до самого горизонта, где растут исключительно магнолии и туберозы. А Илья только поглядел ей вслед, в пролет лестницы, и подумал: «Весна».

      За окнами подъезда мягко и серо разлеглась февральская оттепель. На тротуарах желтая каша из снега с песком и солью. В небе дымчатое солнце.

      Зря она. Илья не был железным человеком. Он так расстроился, что даже не пошел в зал, где подрабатывал инструктором, позвонил и сказал, чтоб начинали без него: «Семен, нагрузи их железом сегодня… Да. Но чтоб все живые остались…»

      В гараже, где он чинил подвески автомобилей, тоже был аврал – трубы прорвало, и на неделю распустили всех мастеров. Свободен. Со всех сторон свободен.

      Илья пошел к Кириллу Рыбкину, известному одноклассникам как Гольян.

      – О? – Встретил тот его в дверях. – Ты с пивом?

      – И с водкой.

      Гольян не удивился. Если кто-то думает, что спортсмены пьют только мельдоний,