Дом над Волгой (сборник). Александр Малиновский

за нужником, летось привозили, теперь под снегом, – вмешалась мать.

      – Надо наковырять в тазик и навозу из мазанки принести.

      – Хорошо, Вася, – мать догадалась, для чего. – Наверно, тряпки какие нужны?

      – Нужны.

      После завтрака Шурка расчистил снег, поработал ломом и принёс два ведра мёрзлой глины. Мать залила её горячей водой. Пока глина отходила, отец, не дожидаясь, начал забивать тряпками трещину в стене у печки, через которую дул морозный ветер. Он делал всё, стоя. Садиться или наклоняться было нельзя, поэтому тряпки Шурка положил на приступок у печки, откуда их отец и брал. Руками он работал ловко. Но каждый раз, когда отец выпускал оба костыля и стоял на одной, которая покрепче, правой ноге, прислонившись плечом к стене, Шурка боялся, что он упадёт. Так и случилось. Отец опрокинулся на рукомойник, висевший в углу, и вместе с ним с грохотом повалился на пол.

      – Боже мой, Василий!

      Катерина бросилась к мужу. Он тяжело, опираясь на костыль, встал. Мать с Шуркой повели его к кровати. Ложился он медленно, осторожно устраивал негнущуюся в корсете спину.

      Мать подняла левую ногу отца и, как чужую, не его, положила рядом с правой.

      – Ну, вот, отдыхай, мы с Шуркой доделаем.

      – Да вот и беда, что вы, а не я, – досадовал отец.

      …Через две недели гипс сняли, а ещё через месяц Шуркин отец освободился и от корсета. Пугающе красивый, из толстой тёмно-коричневой кожи, схваченный вдоль и поперёк светлыми металлическими полосками, лежал он теперь в сенях без надобности.

      – Кать, убери его, к лешему, подальше, – сказал Василий. – За цельный год он мне опротивел.

      – Уберу, – с готовностью и радостно сказала мать. – Сейчас, Васенька, позавтракаем, и выкину.

      После завтрака отец взялся ремонтировать костыли. Снял резиновые наконечники и в каждый костыль для верной опоры вбил по толстому гвоздю без шляпки, пояснив:

      – Так надежней, мне ведь не прогулки совершать с костылями. Работать надо, значит, держава, крепость нужна особая.

      Теперь, когда он встал и пошёл по комнате, от гвоздей оставались отметины в жёлтом полу, маленькие, как конопушки.

      …А вечером приехал старый друг детства отца, Стёпка Сонюшкин, Синегубый – так его звали оттого, что всё лицо и губы у него от контузии и ранения на фронте были в синих точках. Он привёз две седелки, уздечки и просил за недельку подремонтировать. Обещая ставить за это трудодни.

      – Знаю я твои трудодни, Степан, ещё до войны. Ты мне лошадь, когда надо, дашь?

      – Дам, конечно, дам, – говорил Степан, глядя плохо видящими от ожогов глазами, тускло и покорно. – А ты сделай. У меня ещё хомутишко один есть потрёпанный, возьмёшь?

      – А потник-то есть?

      – А как же! – с готовностью отвечал дядька Степан. – Есть, неважнецкий, правда, но есть.

      Когда ушёл Синегубый, отец сказал:

      – Шурка, а знаешь, я ведь ловко так валенки до войны подшивал. Если взяться за это дело, не пропадём, точно говорю.

      Мать радостно слушала эти разговоры и украдкой вздыхала.

      Художественный руководитель

      Перед