Дом над Волгой (сборник). Александр Малиновский

только первая половина зимнего солнечного дня. Почти целый день впереди. Рядом были дед, бабушка, все свои. Веня… Такие все разные. И даже пройдошистый Мазилин воспринимался как что-то чудное, но такое, без чего вроде бы и жизнь не совсем та, какая может быть.

      Рождество

      В сенях зашумели, затопали чьи-то торопливые валенки, дверь распахнулась и в избу ввалились трое ребят: Толик Беспёрстов, Димка Таганин и Мусай Резяпов.

      Едва переступив порог, ещё не закрыв как следует заиндевевшую дверь, нестройно, но громко и, главное, решительно запели молитву:

      Рождество Твоё, Христе Боже наш,

      возсия мирови свет разума,

      в нём бо звёздам служащии звездою учахуся,

      Тебе кланятися, Солнцу правды,

      и Тебе ведети с высоты востока,

      Господи, слава Тебе!

      Молитву Шурка знал давно, много раз славил, когда был поменьше. И теперь, лёжа в кровати, ревностно и радостно слушал пение.

      Слова молитвы местами непонятны, но жила в них, исходила от них какая-то неизъяснимая благодать. Неясные созвучия были знакомы, на слуху, и поэтому, может быть, несли в душу не осознанную до конца радость и веру в жизнь.

      Так наступило утро седьмого января, праздника Рождества Христова.

      Когда ребята смолкли, братишка Петя вскочил на кровати, переступил, балансируя, через Шурку и в трусах, босиком пошлёпал к порогу, издавая какие-то невнятные звуки.

      Мать Шурки раздавала припасённые заранее конфеты-подушечки:

      – Слава Богу! Слава Богу!

      Когда славильщики ушли, Петя, стоя на одной ноге, поджав другую от холода, заскочившего через только что с шумом закрывшуюся дверь, закричал горестно:

      – Опять ты, мамка, опоздала меня разбудить. Уже ходят!

      Беспёрстов меня обогнал.

      – Не торопись ты, темень ещё на дворе. Они самые первые.

      Посмотри в окно, – отвечала мать.

      Шурка, споткнувшись о тыкву, выкатившуюся из-под кровати, подошёл к окну. Отодвинул занавеску. Палисадник, широкая улица – всё завалено сугробами. Ночью шёл сильный снег. Несколько стаек ребят, по двое, по трое пробивались, увязая по колени, к подворьям.

      – Зачем тебе, Петь, в такую рань-то?

      – Дак я должен был ещё зайти к Перовым, за Ванькой!

      – Петь, да ты в своём уме? – всплеснула руками мать. – Он ведь на самом краю села живёт, пусть за тобой забегает. Хватит колдыбашить-то.

      – Нет, – упрямится Петя, – он чуть не каждый день за мной заходит, когда в школу идёт.

      – Но ему же по пути!

      – Я ему обещал вчера, честное слово дал, – говорит Петька, натягивая на босу ногу валенок. – Мы решили в этом году славить в Золотом конце, – приводит он свой последний и веский довод.

      – Петро, не выкобенивайся, – как взрослому, говорит вошедший со двора отец, – надень носки, без них не пойдёшь.

      Петька послушно идёт искать пропавшие носки. Приподняв подзорник, лезет под кровать.

      – Мать, никак меж славильщиков и татарчонок Мусай был? – спрашивает Василий.

      – Был, а что?

      – Ну,