Давай поговорим! (сборник). Михаил Попов

так боялись людей из этой организации. Они любую, самую запутанную ситуацию видят насквозь и сразу хватают за горло.

      – Я хочу знать, товарищ секретарь, что вы делали в шесть ноль-ноль?!

      – Я, думаю, спал, что же еще делать в шесть утра?

      – В шесть часов утра можно делать все что угодно, – медленно сказал следователь.

      Даже перетаскивать труп академика с первого этажа дачи на второй, обреченно думал я. У меня появилось ощущение, что этот человек в сером костюме, черной водолазке и с бородавкой на щеке, был здесь во время наших с Марусею трудов и все видел собственными глазами.

      А что было делать?! Не прикасаться к трупу? Тогда пришлось бы объяснять, что он делает фактически в комнате Маруси. Под подозрение мою белую лебедь подводить нельзя. Она начудит под подозрением, запутается и выдаст все и всех. Вон я и сам трясусь, лишь на меня глянули недобрым профессиональным оком. А я ведь герой, мне ведь, по сути, радоваться надо, я выполнил, добился, сумел! Теперь вполне и полностью возможно то, о чем лишь мечталось, и то смутно и тайно! Только бы выбраться отсюда, только бы! Но для того, чтобы выбраться, нельзя спешить. Убегающий с места преступления обвиняет себя.

      – Я спрошу вас по-другому. Почему вы не отвечали на телефонные звонки? Вам начали звонить с шести часов утра?

      Господи, всего-то! Гора с плеч! Вот, оказывается, чем питалось их подозрение.

      – Да я же сам вам хотел сказать. Телефон же у нас не работает. Отрубило намертво. Около часа назад, как только я обнаружил это несчастье тут в кабинете, то тут же к аппарату. Но глухо. И у ворот я вас встретил, потому что к соседям бежал, может, у них работает.

      Аникеев поднял трубку с аппарата, стоявшего посреди захламленного стола, послушал чуть, и в его взгляде выразилось неудовольствие. Он готовился с ходу раскрутить убийство академика, а главный подозреваемый как назло вывернулся. Вместо того чтобы радоваться, что у меня есть шанс оказаться честным человеком, он грустит.

      Сердце у меня вновь запело – вспомнилось о бешеной ночной удаче.

      После трюка с телефоном мы вместе со следователем спустились вниз и уселись на веранде. Маруся принесла два пледа, чтобы постелить на немного влажные стулья, и занялась по моей просьбе чаем.

      Утро было пасмурное. Кусты жасмина и сирени дышали туманом. На бампере черной Аникеевской «Волги» тускло поблескивали крупные капли. Гамак, натянутый меж пихтой и дубом, потемнел и провис, напоминая жизнь неудачника. Кирпичная дорожка, ведшая к воротам, и гравий у ворот выглядели влажными. Бессильно и надрывно светилась лампочка без абажура в окне сторожки. А крыша сторожки была мокрой. Неужели я не заметил утренний дождь?

      – Так. – Товарищ Аникеев без азарта в пальцах полистал свой блокнот. И теперь он показался мне не таким уж страшным. Теперь он был почти в тон своему серому, хоть и финскому, костюму. Я не боялся его вопросов.

      – Хорошо, тогда все по порядку.

      Я показал всем своим видом готовность соответствовать.

      – Кто