Давай поговорим! (сборник). Михаил Попов

но какая-то уж слишком белорусская.

      Барсуков поморщился.

      – Игра мыслей, игра слов, все у нас и кончается игрою слов, и мы ею, бедные, и сыты. А ведь все просто, примеры прямо вокруг и под ногами. Возьмите хотя бы заказ этот нынешний, который Вероника привезла. Ведь это же дичь! Человек с мировым именем, академик, на семидесятом году существования государства, получает паек от своего правительства. Банку шпротов и пачку индийского чая. Да я, собственно, и не про заказ.

      – Но если вы не про заказ, то про что? – сухо поинтересовался Модест Анатольевич.

      Я думал, что таежный выходец собьется, смутится, но нет.

      – Я про свободу. Вы возьмите хоть футбол этот недавний!

      Валерий Борисович вдруг зарычал как раненый и схватился руками за небритое лицо. Он был страстный болельщик, а сборная страны на последнем чемпионате мира в Италии провалилась так бездарно, что нельзя было не зарычать.

      – Футбол – это не игра всего лишь. Футбол – это концентрированное выражение национальной самобытности и национальной культуры в наиболее ощутимой, непосредственной форме. Что нам продемонстрировала наша сборная в Италии? Что мы никогда не победим.

      – Но почему? – всхлипнул сквозь прижатые к лицу ладони Валерий Борисович.

      – Потому что за команды наших соперников играют свободные люди, а за нас – крепостные. Крепостное право у нас не отменили в 1861 году. У нас только объявили об его отмене. Оно у нас сохраняется. До сих пор любой председатель колхоза, любой командир батальона, директор шахты, заведующий кафедрой – барин, Троекуров.

      – Мысль не только не слишком глубокая, но и не слишком патриотическая. – Модест Анатольевич отхлебнул отвара.

      – Патриотизм – последнее прибежище негодяя! – рубанул Барсуков.

      – Патриотизмус – есть красиво.

      – Кто же вам сказал такую глупость? – Академик резко поставил кружку на стол.

      Не сразу стало понятно, к кому относится вопрос, но Барсуков решил принять его на свой счет. Да, кажется, сжигает корабли. Его тайная миссия на петуховской даче провалилась. Высокомерным движением освежив свои баки, он заявил:

      – Это слова Льва Николаевича Толстого.

      Модест Анатольевич зевнул и даже на несколько мгновений закрыл свои запавшие от голода глаза. Неужели заснет, мелькнула у меня дурацкая мысль. Но академик не заснул.

      – Вот типичный пример либералистского мышления.

      – Что это такое – «либералистское мышление»? – оскалил мелкие зубы Барсуков, кажется, он готовился порвать в клочья аргументацию академика.

      – Заметьте себе, не либеральное, для меня либерализм не ругательство, а либералистское.

      – Да что же, что же это такое?!

      – Это смесь самовлюбленной неграмотности, тупой, религиозной веры в прогресс, неудержимого стремления повторять заклинания из некоего нелепого набора. Вроде того, что «демократия никуда не годится, но лучше нее все равно ничего нет».

      – Солженицын это