«И вот вам результат…». Владимир Васильевич Перцов

этими вещими словами он вышел и вернулся с початой банкой спирта. Оказывается, за неделю он таки освоился в подземелье и подружился с лаборантами, которые обслуживали настоящего Ленина. А сегодня там кто-то незнакомый уединился с молодой лаборанткой. И пока они, увидав живого Ильича, застёгивались и приходили в себя, он прокричал им: «Вегной догогой идёте, товагищи!» – и по-большевистски экспроприировал стоящую на столе банку со спиртом. Эту сагу он рассказывал, высвобождая из карманов реквизированную закуску, в частности открытую жестянку шпротов, от которых ленинский мундир тут же пришёл в полную негодность.

      – Вот это я понимаю – вождь! – восхищённо сказала Полещук. – А не эти козлы на съезде!

      И разлил спирт по стаканам.

      – А чего он коричневый? – спросил про спирт наивный Туркеня.

      – Его подкгашивают гадостью, чтобы для коммуниста были пгеггады! – горько сказал Алик и тут же успокоил: – Но ты не волнуйся, пока я тут – для коммуниста нет пгеггад!

      Выпили, закусили принесёнными шпротами. Стало совсем хорошо.

      – Закурить не будет? – вспомнил Алик про наболевшее.

      Ему не разрешали курить; мол, понятно, что в ленинском мавзолее не может пахнуть ладаном, не тот формат, но не может же в храме, где витает дух вождя всех революций, вонять харьковской «примой», такой страшной!

      Полещук погнал Туркеню наверх стрельнуть закурить. Туркеня схватил карабин и выбежал в ночь.

      – Мне, товарищ Ленин, – рассказывал разомлевший Полещук, – до дембеля осталось 26 дней, а ему – как до луны. Но ты, как говорится, спи спокойно, хорошая смена растет!

      Алик снял пиджак, осмотрел жирное пятно на жилете, махнул рукой – всё равно под флагом не видно. Стал рассказывать про случай с собакой на недавних гастролях в Молдавии, но не закончил – вернулся перспективный Туркеня. Принес смятую полпачки сигарет, за ним, щурясь на свет и немного стесняясь, вошли две девушки лет за тридцать.

      – Вот, товарищ сержант, – тоже стесняясь, проговорил Туркеня, – сидели под ёлками, нарушали!

      – А-а! – закричал одичавший без женского участия Алик. – Ходоки! Милости пгошу к нашему шалашу!

      Увидев живого Ленина, девушки вытаращили всё, что могли вытаращить в это время суток. Потом успокоились, особенно после спирта. Выпив, осмотрелись, старшая сказала:

      – Хорошо тут у вас, а это моя сестра Валя. Правда, Валя, ты моя сестра?

      – Правда, – ответила толстенькая Валя, мы – сестры, я из Можайска, Нина из Калуги.

      Дальше сёстры заговорили о своей лимитной жизни, ругали какого-то Вано Артуровича, который обещался прописать, но не прописал, а только деньги с них взял, а ключ из-под коврика убрал, выдаёт под расписку.

      Вошедший в роль Алик гневался, иронично кричал:

      – Вот вам и пегестгоечка! Ну не козлы, я спгашиваю?!

      – Вы им дайте, товарищ Ленин, – отвечали сёстры, – а то только обещают, а сами только пользуются телесно.

      Пьяный Туркеня слушал, неожиданно смеялся в неожиданных местах, а после и вовсе взобрался на единственное