«И вот вам результат…». Владимир Васильевич Перцов

саркофаге, как царевна-лебедь в хрустальном гробу с лысиной.

      Глава 5

      Но вернёмся к пирующим Полещуку и Туркене.

      При виде ожившего Ленина, уже отчасти свесившего ногу из гроба, как ветхозаветный Вий, они, конечно, тут же ослабли духом, то есть чуть не наложили в военные штаны. От позора и разрыва внутренностей их спасли близкий дембель, молодой организм и мамина настойка. А креститься их в полку не учили. Минут через пять они сидели вокруг закуски уже втроём, освободив вождю старшее место. Когда Алик раскрыл, что он не настоящий Ленин, а подложный, Полещук с Туркеней недоверчиво повеселели. Окончательно они ожили, когда Алик дал себя ощупать, а сам рассказал анекдот про Ленина и козла в Разливе. Но всё равно молодой Туркеня упорно называл его «товарищ Ленин», а Полещук время от времени толкал Алика в грудь и нелогично кричал: «Ну как живой!» Пока Алик после очередного толчка не свалился с бордюра, задрав кверху короткие ноги.

      Ржали. Алик громче всех.

      А что ж ему не радоваться, чего ж не веселиться, если его поместили в эту гулкую могилу и бросили. Делегация, ради которой это всё затеяли, всё не прибывала: там усмиряли попытку переворота, потом у них был государственный оползень, потом кто-то тоже умер. Алик всё это время дежурил у своего сосуда, как Державин у гробового входа, одетый в парадное, готовый по тревоге нырнуть и не дышать. Наружу его не выпускали, сырел в полумраке; уже не знал, что сейчас на поверхности – день или ночь. Пару раз покидал пост, пока не заблудился в катакомбах, но его отловили на самом краю и сильно пригрозили. Наконец сказали: «Ложись и вживайся в роль, Станиславский, завтра приедут!» Алик радостно забрался на своё ложе, пошевелил лопатками, разравнивая спиной что-то твёрдое, и давай вживаться. Лежал он и думал, что он – вождь мирового пролетариата по фамилии Гликман, а сейчас взял и случайно умер. Но умер-то он, например, для атеистов или царства животных, а для остальных он и теперь живее всех живых, можно потрогать. С этим он и задремал. Приснилось ему, что Славик-Дзержинский с наганом ведёт его в расход, а расход этот находится в столовой кабельного завода и похож на бочонок с рекламной перхотью; его раздевают по пояс и поясняют, что это та перхоть, которую он не сносил, пользуясь лысиной, но настал час расплаты. В чём заключался этот час, Алик не узнал, ибо проснулся от лязга металлической двери. Послышались голоса, щёлкнул и зажёгся свет. «Пришли, – подумал Алик, плотно зажмурив глаза и перестав дышать, стараясь с одной стороны придать лицу мудрое ленинское выражение, с другой – незаметно спрятать под покрывало руку с японскими часами. – Раз – два – три – четыре… двадцать один – двадцать два – двадцать три…» Воздух заканчивался, но голоса не уходили. Алик слышал в груди глухой стук, казалось, все видят, как под покрывалом бьётся сердце. Он чуть-чуть приоткрыл глаза и увидел двух военных в фуражках – и больше никого. Военные занимались чем-то очень знакомым. Поняв, чем именно, Алик поднялся с места своего