Латунный город. Шеннон А. Чакраборти

упомянул, что магия забирает много сил. Оказывается, магия – это тот же физический труд, не лучше и не хуже прочих.

      Она перебрала припасы. Негусто. Не считая одежды на ее плечах да котомки, которую она соорудила из обрывков абайи, при себе у Нари были только бурдюк и жестянка с манной – несвежие сухарики, которыми угостил ее Дара, падали в желудок как булыжники. С водой и манной хоть не умрет с голоду, правда, крыши над головой они не заменят.

      Это все неважно. Другого шанса у меня может и не быть. Отбросив все сомнения, она завязала котомку узелком и потуже замотала шарф на голове. Потом она набрала хвороста и стала пробираться обратно в храм.

      Она двинулась на запах дыма и в конце концов набрела на Дару. Тот, как обычно, разжег небольшой очаг, оставив гореть, пока он спал. Нари никогда не спрашивала зачем – едва ли для того, чтобы согреться в жаркие дни в пустыне, но присутствие огня всегда его успокаивало.

      Он крепко спал в тени разваливающейся арки. Впервые за все их знакомство он снял кафтан и положил под голову вместо подушки. Под кафтаном на нем были надеты безрукавка цвета неспелых оливок и просторные штаны цвета слоновой кости. Его кинжал торчал из-под широкого черного кушака, туго подпоясавшего талию, а лук, стрелы и скимитар покоились между ним и стеной. Правой рукой он накрывал оружие. Нари задержалась взглядом на груди дэва, поднимающейся и опускающейся во сне. Что-то проснулось внизу ее живота.

      Она проигнорировала это чувство и подожгла хворост. Очаг заполыхал с новой силой, и в ярком свете Нари заметила черные татуировки, покрывавшие руки дэва. Причудливые геометрические узоры на коже как будто были выведены свихнувшимся каллиграфом. На самом большом из них сотни скрупулезно выведенных черточек, наподобие узкой лесенки с висящими в пустоте ступеньками, спиралью обвивали его руку, начинаясь от левого запястья и пропадая под туникой.

      А я еще татуировку у него на лице считала странной…

      Пока она изучала эти линии, всполох пламени высветил новую деталь.

      Кольцо.

      Нари затаила дыхание. Изумруд подмигивал в свете огня, как бы радуясь встрече с ней. Искушая ее. Левая рука дэва покоилась у него на животе. Нари, как завороженная, не сводила с кольца глаз. Наверняка оно стоило целое состояние и к тому же совсем не плотно сидело на пальце. «Я могу снять его, – сообразила Нари. – Я снимала кольца с людей, даже когда они бодрствовали».

      Хворост в руках стал пригревать – огонь слишком близко подобрался к коже. Нет. Не стоит так рисковать. Нари бросила на дэва прощальный взгляд и ушла. И все-таки она чувствовала легкую горечь сожаления. Она понимала, что, кроме Дары, никто не поможет ей узнать о своих корнях, о семье и способностях… короче, обо всем. Но свобода была для нее дороже.

      Нари вернулась в театр. Она бросила хворост на ковер. Годы хранения в склепе и неделя в пустынном воздухе досуха иссушили старую шерсть. Коврик вспыхнул, как будто его облили маслом. Нари закашлялась, отмахиваясь от дыма. Когда дэв проснется, от ковра останется одно пепелище. Ему придется догонять ее своим ходом, но у нее будет