Не к ночи будь помянута. Надежда Валентиновна Гусева

бурно и громко меня проклинали.

      – Давай сделаю сама. – Сказала Ада.

      Зря сказала. Прямо вызов.

      – Всё нормально.

      Захватив кожу двумя пальцами, я ввёл иглу на две трети. Ада даже не поморщилась. Вынув иглу, я прижал ватку.

      – Моцарт, – пробормотала Ада.

      Лёгкая струящаяся мелодия, минорная и светлая, медленно поплыла, будя воспоминания, – те моменты, которые были задвинуты далеко за ненадобностью, а теперь вдруг оказались важными, и с радостью вынырнули из небытия.

      Жаркий день. Жужжание пчёл над пёстрым лугом. Вершина холма, на который мы только что, потея, взобрались. «Марина, Гера, посмотрите, какая красотища! Я ведь говорил!». Огромное выгоревшее от солнца небо. Осторожно смотрю вниз. Страшно. В животе холодеет, и я висну на отцовой руке. Запах подсохшей травы. Бутерброды с сыром. Тёплая вода из бутылки.

      «Давай напугаем маму!». Мы втискиваемся под кровать перед самым её приходом – я легко, отец с трудом. Пахнет пылью и хочется засмеяться. Ничего не подозревающая жертва открывает дверь, входит, напевая, и начинает переодеваться. Перед моим носом свешивается серый край юбки. Я, давясь от смеха, зажимаю рот рукой, и тут же чувствую толчок в бок. Это сигнал. Зловещий волчий вой. Кровать чуть не ломается, когда мама вскакивает на неё с ногами. «А-а-а! Дураки!»

      – Тебе повезло.

      Ада всё так же пристально смотрела на меня, пока я прибирал на столике иголки и поломанные ампулы.

      – А тебе?

      Ну вот, всё-таки спросил. Она чуть улыбнулась.

      – Мои родители умерли. Очень давно. Я была маленькой. Но я их помню. Это самое лучшее из того, что стоит вспоминать.

      – Это, наверное, ужасно. Мне, правда, жаль. С кем же ты жила?

      – Одна.

      – Совсем  одна?

      – Да. Но это было уже потом.

      Она снова замолчала, слушая музыку с полузакрытыми глазами.

      И тут у меня родилась идея. Я быстро свернул Гугл и открыл папку на рабочем столе. Когда отца не стало, на меня, тогда ещё подростка, время от времени накатывала дикая тоска. Хотелось что-то делать, хоть на миг вернуть видимость его присутствия. И я скачал его любимую музыку и слушал, слушал, слушал, надрывая душу себе и матери. А потом перестал, и больше не касался этой папки. Ранний «Скорпионс», лучшее из «Битлз», Цой, Шевчук, и тут же Марк Бернес, и гитара Гойи, русские народные, шотландские баллады, и много чего ещё – безо всякой системы. Но была одна особенная детская песенка. Он мне пел её на ночь. Только её, другие он просто не умел. Поэтому и здесь она была в мужском исполнении.

      Внимательно следя за лицом Ады, я включил трек.

      Музыка зазвучала. Ада застыла, широко раскрыв глаза. Одна бровь поднялась выше.

      Все уснули до рассвета,

      Лишь зеленая карета

      Мчится, мчится в вышине,

      В серебристой тишине.

      Лицо исказилось, как будто ей стало больно. Она напряглась и вся повернулась к источнику звука.

      Шесть коней разгоряченных

      В шляпах алых и зеленых

      Над