Богатство идей. История экономической мысли. Алессандро Ронкалья

Смит отвергает произвол абсолютизма, который социальная и политическая структура его времени унаследовала от феодализма и который может ассоциироваться с аристотелевской традицией. Однако равным образом он отвергает и договорную теорию Гоббса, в которой государство, хотя и просвещенное и благожелательное, преобладает над жизнью своих подданных. (Именно такому этатизму, которым были проникнуты меркантилистские теории, противостоял Смит, и это противостояние было, в действительности, более сильным, чем его критика «меркантилистского» отождествления богатства с деньгами и положения о предпочтительности активного торгового баланса, причем последнее было собственной интерпретацией Смита предшествовавшей ему истории экономической мысли, которая была предложена в четвертой книге «Богатства народов», хотя во многих аспектах она представляется натянутой.)

      Предложенная Смитом аргументация предполагает большую уверенность в способности индивидов к самостоятельности: «Всякий человек по внушению природы заботится, без сомнения, прежде всего о самом себе; и так как ему легче, чем всякому другому, заботиться о самосохранении, то эта обязанность, естественно, и возложена на него самого» [Smith, 1759, p. 82; Смит, 1997, с. 98][217]. Однако свободное преследование личных интересов наталкивается на две границы: одна является внешней по отношению к индивиду (отправление правосудия, одна из основных функций, приписываемых Смитом государству), а другая – внутренней (симпатия к ближним). Одновременное обращение к этим двум элементам показывает, что Смит, верный в этом аристотелевской традиции отвращения к крайностям, позитивно смотрел на человека, но не идеализировал его[218].

      В этом отношении Смит выражается совершенно определенно:

      Мы не рассматриваем вопроса о том, на каких основаниях безусловно совершенное существо может одобрять наказание за дурные поступки, но каким образом такое слабое и такое несовершенное существо, как человек, естественно и на самом деле одобряет его. …Само существование общества требует, чтобы неприязнь, недоброжелательство, не имеющие законного основания, сдерживались заслуженным наказанием… Хотя человек одарен естественной склонностью к добру и к сохранению общества, тем не менее Творец природы вовсе не одарил его разум способностью открывать, действительно ли известное приложение наказания есть лучшее средство для этого сохранения; но он одарил его непосредственным и инстинктивным чувством, которым он одобряет известное приложение наказания как лучшее средство для достижения этой цели [Ibid., p. 77; Там же, с. 93].

      Именно из неидеализированного представления о человеке и обществе проистекают различные примеры государственного вмешательства, которые, как мы увидим ниже (подразд. 5.8), могут быть приписаны Смиту[219].

      Таким образом, в представлении Смита выживание и развитие цивилизованных обществ гарантирует совместное действие различных элементов, которые включают: нравственное

217

Данное высказывание повторяется, почти теми же самыми словами, далее в тексте [Ibid., p. 219; Там же, с. 216]: «Попечение о каждом человеке, как говорили стоики, возложено природой главным и исключительным образом на него самого; ибо во всех отношениях никто не в состоянии лучше исполнить это». Можно увидеть, что Смит говорил не то, что каждый человек лучше любого другого способен заботиться о самом себе, а что каждый человек лучше любого другого способен заботиться о себе, чем о любом другом. Разница не столь значительна, однако педантичность и осторожность Смита, возникающая в подобных случаях, характеризует его либерализм.

Джон Стюарт Милль вновь предлагает этот тезис (не ссылаясь на Смита) в своем знаменитом эссе «О свободе» [Mill, 1859, p. 76]: каждый человек «является лицом, больше всех заинтересованным в своем благосостоянии».

218

Такое представление о человеческой природе не только составляло центральный элемент шотландского Просвещения, но и было широко распространено. Например, Кант (который был моложе Смита на год) также занимает подобную Смиту (чья книга, кстати, была одной из его любимых) позицию (см.: [Ross, 1995, p. 193–194]; немецкий перевод «Теории нравственных чувств» вышел в 1770 г.). Давайте сравним два отрывка: «Грубая глина, из которой сформирована основная масса человечества, не может достигнуть такой степени совершенства» [Smith, 1759, p. 162–163]; «Из столь корявого дерева, как то, из которого сделан человек, нельзя сделать ничего совершенно прямого. Только приближение к этой идее вверила нам природа» [Kant, 1784, S. 130]. До Смита и Канта идея о, по существу, благожелательной человеческой природе поддерживалась, например, Хатчесоном и Шефтсбери, противостоявшими тезису о преимущественно эгоистической человеческой природе, который защищался, в частности, Гоббсом и Мандевилем.

219

Вайнер вспоминает такие примеры, чтобы критиковать интерпретации Смита как «догматичного защитника laissez faire» [Viner, 1927, p. 112]. Статья Вайнера, одного из наиболее авторитетных представителей «первой чикагской школы», является критикой ante litteram (до написанного (лат.). – Примеч. пер.) высказывания Стиглера на двухсотлетнем юбилее «Богатства народов»: «Смит здравствует и поныне и живет в Чикаго».