Девочка с медвежьим сердцем. Фрэнсис Хардинг

за кафедрой, объявил, что Маргарет Лайтфут не войдет в число спасенных.

      Мать похоронили в неосвященной земле на краю болот Поплара, на пустоши, заросшей колючей ежевикой и радушно принимавшей только ветер, птиц да людей, которым есть что скрывать, как Маргарет Лайтфут.

      Глава 3

      «Ты сведешь меня в могилу».

      Мейкпис никак не могла забыть слов матери. Они стали ее неразлучными спутниками с рассвета до поздней ночи. Она все время представляла, как мать произносит их, но теперь уже ровным, холодным тоном.

      «Я убила ее, – думала Мейкпис. – Убежала, а она последовала за мной в опасное место. Во всем виновата я, и перед смертью она возненавидела меня за это».

      Мейкпис думала, что теперь ей позволят спать в одной постели с маленькими кузенами, но ей по-прежнему приходилось довольствоваться тюфяком, который она делила с матерью. Возможно, все чувствовали, что она убийца. А может, тетя и дядя просто не знали, что с ней делать, особенно теперь, когда больше не было кружев на продажу, чтобы оплатить еду и кров.

      Она была одинока. Мать и дочь были словно отгорожены от всех частоколом, а теперь он окружал только девочку, отсекая от остального мира.

      Все в доме молились как обычно, добавляя дополнительную молитву за мать. Но Мейкпис обнаружила, что больше не может молиться так, как ее учили, обнажая душу перед Господом. Она пыталась, но ее, казалось, переполняла неистовая, белая, как октябрьское небо, пустота, которую невозможно облечь в слова. Она опасалась, что окончательно лишилась души.

      На вторую ночь одиночества в комнатушке Мейкпис попробовала силой открыть крышку души, под которой клубились чувства. Заставила себя молиться о прощении, за душу матери и свою. Закончилось тем, что она затряслась, как в ознобе. Но не от холода – от страха, что Бог слушал ее с ледяной неумолимой яростью, заглядывая в каждый прогнивший уголок души. И одновременно страшилась, что Он вообще не слушает, никогда не слушал и впредь слушать не станет.

      Это усилие вымотало ее. Потом она заснула.

      Тук. Тук-тук.

      Мейкпис открыла глаза. Она замерзла, потому что была одна в постели, и теперь уже не суждено прижаться к материнской спине, чтобы согреться. В непроглядной тьме потеря казалась совершенно безмерной.

      Тук-тук-тук.

      Стук доносился со стороны ставен. Возможно, они просто неплотно закрыты. Если так, то будут дребезжать всю ночь, не давая уснуть.

      Мейкпис неохотно поднялась и ощупью пробралась к окну. Свеча не понадобилась: она слишком хорошо знала дорогу. Девочка потрогала задвижку. Закрыта. Но вдруг почувствовала пальцами дрожь, словно кто-то под окном постучал снова. Из-за деревянных дощечек донесся шум, такой тихий и сдавленный, что казался не более чем щекоткой в ухе, но звучал как человеческий голос, и в тоне было что-то пугающе знакомое. От ужаса волоски на затылке Мейкпис встали дыбом.

      Вот он снова, придушенный всхлип по другую сторону ставен. Единственное слово. «Мейкпис».

      Мейкпис тщетно сражалась с сотней кошмаров, чтобы держать