Рассказы из кофейной чашки (сборник). Андрей Волос

чего, мужики? – спросил Мурик, приподнимаясь. – Вы чего?! Ну-ка, дай сюда!

      Официант отскочил.

      – Подожди, – сказал Ева.

      Побледнев, она смотрела на зверя. В углах диких желтых глаз выступила влага, а сами они подернулись белесой пленкой.

      – Что с тобой, милый? – спросила она ласково. – Подожди. Сядь. Это такое блюдо. Церемония цыхуцыг. Ты не понял?

      Мурик помотал головой.

      – Ладно, хватит прикалываться. Пошли, – сказал он, поднимаясь и беря пиджак. – Посчитайте. Только быстро.

      – Не бусесе? – заискивающе спросил метрдотель.

      Ева мельком взглянула на клетку. Поймав ее взгляд, обезьяна вытянула мокрые губы дудочкой и неприятно проскрежетала:

      – Е-е-е-а-а!..

      Официант откинул полу своего синего бархатного сюртука и разочарованно сунул топор обратно в петлю.

      – Ну, Муричка! Ну подожди… Что ты?! Коров же тоже режут! Твоих любимых баранов в «Бочке» – их что, с деревьев снимают?!

      Мурик нерешительно оглянулся.

      – Тоже мне, откидной! – презрительно сказала Ева, отворачиваясь. – Людей-то небось не жалко. А тут – вон чего… Разнервничался.

      Метрдотель улыбался, кивая.

      Мурик издал глухой утробный звук, напоминающий что-то среднее между икотой и кашлем. Так крякают люди, когда их бьют бейсбольной битой по голове. Еве показалось, что сейчас он ей врежет, и она защебетала, стараясь загладить неловкость:

      – Ну что ты рассердился, милый? Это такая церемония у них… такая страна. Такая еда у них. Нет, ну дичь же, конечно! Но я же ничего не могу сделать, кисик! В конце концов, ты сам меня сюда привел, да? Нет, ну если ты настаиваешь, то… конечно, пойдем… Но как-то странно. Почему так: как до дела доходит, так сразу на попятный, что ли? Ну, не сердись! Не сердишься? Мур-мур! Ну, поцелуй!

      Мурик раздосадованно выругался и сел.

      – Да не люблю я этого, – заворчал он. – Нет, ну смотри. Какая-то грязная вся… хоть бы помыли, блин. Вот умора. Смотри, скалится-то, скалится… у-у-у, зверюга! – Он неожиданно расхохотался и проговорил, смеясь и притворно ужасаясь: – А в лесу такую встретишь – ой, бли-и-и-н! Сама сожрет! Смотри: клыки-то, клыки!.. Хуже собаки! У-у-у-у, таращится!..

      – Полторы косых, Мурик! – ликовала Ева. – Я же говорю – это тебе не в «Бочке»! Не в «Пескаре»! Ты понимаешь? Это потолок, потолок! Круче не бывает! Ты понял?

      – Ну, как хочешь, – согласился он, отсмеявшись. – Ладно, себе-то я потом мясца какого… рыбки… – Он повелительно махнул рукой. – Ты!.. Как там тебя?.. Что щуришься? Давай, ладно… чего уж… как говорится, уплочено.

      Официант с готовностью поклонился и, приятно осклабившись, ловко выдернул топорик из петли.

      5

      Музыканты вернулись на эстраду, и теперь оттуда текла негромкая музыка. Ее тягучий медленный поток не бурлил – только вздыхал, а то еще волновался, как будто огибая камень или корягу.

      – Нет, – сказал Мурик, морщась и мотая головой. Он выдернул из серебряного стаканчика зубочистку и сунул в рот. –