Серые братья. Том Шервуд

новые ставить!» Обратно я вернулся с тяжёлой охапкой длинных, потемневших от времени деревянных жёрдок. С грохотом сбросив эту ношу возле камина, я потянул за висящий сбоку него шест, который вверху, почти под потолком был кольцом соединён с рычагом шибера. Потянул – и шибер, проскрипев, отворился.

      Через полчаса в камине пылал огонь, Давид негромко похрапывал на лавке, а я сидел за огромным столом и, разложив перед собой новенькие, хрустящие, с гербами бумаги, перебирал их, выхватывая взглядом случайные строчки: «собственность на строения… собственность на угодья… на лес… на ущелье с участком реки… итоговая собственность…» И везде владельцем этого необъятного имущества был вписан некий «Сопливый Счастливчик» Том Локк.

      Давид перестал храпеть, поднял голову, бросил взгляд на бумаги.

      – Скоро всё надо будет менять, – сказал он с некоторым пренебрежением.

      – Почему? – удивлённо поинтересовался я.

      – Ты теперь не Локк, – сказал равнодушно Давид. – Ты теперь Шервуд. Все бумаги надо будет переписывать на новую фамилию, с учётом титула. Мистер барон.

      – Да-а, – мечтательно сказал я, – «барон Шервуд» – это звучит. Конечно, было бы лучше «граф Шервуд», но это как-нибудь после. Главное – как благородно звучит «баронесса Эвелин Шервуд»!

      Надвинулась тёмная ночь. Слабо трещал, догорая, огонь в необъятном камине. Мирно хрупали овёс лошади. Посапывал Давид. Где-то в замке прокричал поселившийся под одной из крыш филин. Невесомое, сладкое ощущение торжественности и удовольствия не давало мне спать. «Вы знаете, кто я такой? – мысленно говорил я всем знакомым мне людям. – Я – барон Шервуд!»

      За стенами поднялся ветер, и в чёрный проём окна стали залетать редкие снежинки. Очень странно, ведь ещё не зима…

      Так и не уснув, я развёл, – едва только стало светать, – новый огонь в остывшем камине. Встал озябший Давид, охая, прошлёпал к ручью, умылся.

      – Нет, – бормотал он, вытирая покрасневшее от ледяной воды лицо, – не по моим годам уже сны на жёстком дереве, да на холоде…

      Его прервал дробный топот копыт. Спустя минуту к нам подъехал молчаливый, долговязый Робертсон. Он слез с лошади, снял пару тяжёлых мешков.

      – Хорошо, – проговорил, взглянув вверх, – что идёт дым. Быстро вас нашёл.

      И развязал мешок.

      Мы заглянули. Чёрные, маслянисто поблёскивающие камни. «Уголь!»

      – В ущелье не просто жила, мистер Том, – сказал Робертсон. – Там целый пласт – длинный и толстый. Уходит вглубь скалы. Вот, набрал из-под ног.

      Мы быстро перенесли уголь к камину и, разбив его на куски помельче, набросали в огонь. Заалело и вскинулось жаркое пламя. Остро запахло непривычным «кислым» дымом. Я принёс и бросил в огонь оловянную ложку, и мы минуту смотрели, как она, плавясь, стекает сквозь побелевшие угли вниз, к поду камина.

      – Уголь – шептал Давид, – это и кузни, и керамический цех, и стекольная мануфактура. Это большие деньги. На всю жизнь. И детям, и внукам.

      Горевестник

      Предчувствия