Реквием по живущему. Роман. Алан Черчесов

Такая дикость!

      «Или боль, – подумал про себя отец. – Или месть – рукам своим, своему дару и своим ночам. Или сумасбродство ожидания, томившегося целый год в пьяном угаре воспоминаний. Или просто тоска по огню, запоздавшее жертвоприношение, уступка разум одолевшему наваждению…» А вслух сказал:

      – Может, и так. Может, и дикость. Да только ведь не всех грамоте учат. Кому-то нужно и хвосты быкам крутить.

      А тот перестал качать головой, напустил яду в глаза и спросил:

      – Уж не тем ли быкам, которых хотят на револьвер обменять? Что-то мало оно на вас похоже.

      – Мало, – согласился отец. – Быки тут ни при чем. Можно и на что другое обменять. Так обменять, что даже и не расстаться.

      И стал смотреть на то, как силится лавочник усмехнуться. И наконец тот усмехнулся и сказал:

      – Во-о-на как. Оч-чень любопытно.

      – Угу, – кивнул отец и подумал про мудрого старика, мечтавшего разбогатеть, и слово

      в слово припомнил его наказ. – На что другое можно обменять. Ну хоть на мою неграмотность.

      А тот сперва нахмурился, а потом долго глядел, и видно было, как постепенно, морщинка за морщинкой, до него доходит (и пусть по буквам я читать не научился, но по лицу его с минуту читал без запинки, говорил отец). А как дошло, он кашлянул и спросил на всякий случай:

      – Это как?

      – Бери бумагу и пиши. Пиши что хочешь, а после я крестик внизу поставлю.

      – И какая мне с того креста польза?

      – Сам знаешь, – сказал отец. – Что угодно пиши, я тебе доверяю.

      И они опять помолчали, и поначалу взгляд лавочника таким тугим сделался, будто ему обидой зрачки стиснули, а потом обида медленно стала растворяться в хитрости, а как совсем растворилась, взгляд сделался влажным и мягким, словно древесная труха, и он сказал:

      – Ладно. Будь по-твоему, – открыл ящик в столе и достал лист бумаги. Писал он быстро и вроде даже радостно, и на душе у отца чуток похолодело, но крестик он все ж таки поставил, добросовестно исполняя дедов наказ и старательно выводя пером обе палочки. Лавочник взял двумя пальцами справленную бумагу, вскинул перед собой, весело хохотнул и сказал, разорвав ее надвое: ― Сейчас новую напишем. Настоящую.

      И отец, сглотнув слюну, спросил:

      – А эта что ж, ненастоящая была?

      – Конечно, – ответил тот. – В этой ты признал, что должен мне сто рублей и вернешь к завтрему.

      – Выходит, шутка, – сказал отец и отер пот со лба.

      – Заодно и проверка, – кивнул тот и принялся строчить по чистому листу. А отец переминался с ноги на ногу, все больше робел и знай себе отирал лоб рукавом, и на сей раз, прежде чем подписать, решил до правды доискаться и, когда тот протянул перо, замотал головой:

      – Прочти сперва.

      А лавочник удивился бровями, подумал немного и довольно осклабился:

      – Да